С Финского залива порывисто дует ветер, но под весенним солнцем на замечательной достопримечательности Кронштадта — чугунной мостовой кое-где уже сошел снег.
Бушуют семьдесят тысяч матросов, видавших-перевидавших виды, ходивших и в атаку на суше и топивших вражеские суда в Балтийском море, экспроприировавших буржуйское добро, свергавших Временное правительство. Их сказками не убаюкаешь!
Историк напишет: «Всюду кучи синих форм, фуражки с лентами, клеши, маузеры на боку, разговоры одни и те же: о волнениях в Петрограде, о бегстве из Кронштадта ответственных коммунистов, бушуют матросы, кроют Троцкого матерно, обещают спустить под лед Гришку, знают, что сегодня приедет разговаривать с братишками Калинин. Смеются. Ждут на Якорной площади, где у статуи адмирала Макарова промитинговали всю революцию.
В полдень на Якорной не протолкнуться. С линейных кораблей и из мастерских матросы и рабочие заполнили площадь, ждут, гудят. На окраине грянул оркестр, замахали в воздухе красные знамена. Это по льду из Ораниенбаума приехал невзрачный мужчинка в очках, с хитрецой, намуштрованный Лениным и Троцким, всероссийский староста М.И. Калинин. Его сопровождает комиссар Кузьмин. Якорная гудит: «Пусть Калиныч говорит! Пусть расскажет, за что Троцкий наших отцов и братьев по деревням расстреливает!»;
И вот на площади появился «всесоюзный староста».
Неловко взгромоздился на памятник Макарову ненавистный матросам председатель Кронштадтского Совета большевик Васильев:
— Товарищ Калинин приветствует вас, дорогие товарищи, но, товарищи матросы, товарищ Калинин нынче охрипши. На свежем воздухе ему надует еще больше! Пусть выборные матросы идут в Манеж…
Матросов не проведешь. Они орут:
— Не пойдем никуда! Пусть тут говорит!
На самодельную трибуну поднялся Кузьмин. Он хорошо запомнил напутственные слова Троцкого: «Сломать матросскую вольницу, не уступать ни в чем!»
— Не надо бузить, — кричит он. — Партия большевиков ведет нас по правильному пути. Наш маяк — огни коммунизма. Да, положение у всех нас трудное. Надо годик потерпеть, тогда и заживем всласть…
— Пошел вон! Отъел себе морду, теперь агитирует, мать его… — загалдела толпа, вплотную подступая к трибуне. — Иди к Троцкому, поцелуй его в жопу.
Делать нечего. Кряхтя, цепляясь за деревянные некрашеные поручни, на трибуну взобрался Калинин. Долго откашливался, платочком губы утер.
— Товарищи матросы! Ведь еще товарищ Троцкий справедливо назвал вас красой и гордостью революции. Зачем же вы теперя бунтуете? Рази вы забыли славные боевые страницы истории?..
Вновь заревела на минуту было стихшая толпа:
— Хватит сказки сказывать!
— Тебе в Кремле тепло, а мы дров и угля не имеем!
— Сегодня небось с утра курицу жрал, а нам и мороженой картошки не стало!
С позором скатился с трибуны Калинин, а туда уже вскочил лихой матрос. Размахивая бескозыркой, закричал в толпу:
— Кучка коммунистов-бюрократов завела нас в болото! Нету дальше дороги, все пропадем! Попили нашей кровушки Троцкий с Зиновьевым! Долой еврейский произвол!
Одобрительный рев взлетел в небо.
Матросы поднимались на трибуну, вспоминали расстрелы рабочих в Петрограде, казни крестьян по деревням…
Оставляя сыреющие следы, полетел по льду на автомобиле — от греха подальше — «всероссийский староста». Его ждал уютный вагон экстренного поезда. Надо было спешить в Кремль с отчетом Троцкому и Ленину.
В другую сторону, состав за составом, шли отборные части красных курсантов, бойцов заградительных отрядов, чекисты. Всего 60 тысяч человек. Петроградский гарнизон был разоружен и ждал своей участи.
Тайком, ночью на улицах Кронштадта расклеены листы с приказом:
Милость? Милости у большевиков не бывает — восставшие это знают твердо.
7
Восставшие начали готовиться к обороне.
15 человек, из которых девять матросов, образуют временный ревком. Председатель — матрос с линкора «Петропавловск» Петриченко — проявляет бурную деятельность. Общая надежда— восстанут матросы Петрограда, а за ними — весь город, вся Россия.
— На Петроград! — призывают кронштадтские офицеры Соловянов, Арканников, генерал Козловский. — Только в атакующих действиях — наша победа!
Но матросы не желают проливать «лишнюю кровь».
Тем временем Тухачевский стягивает к Кронштадту войска.
Гришка Зиновьев не забыл испытанный дьявольский прием: в качестве заложников арестовывают семьи восставших моряков. Их запихивают в камеры Крестов, их можно в любой момент расстрелять.
Над закованным в лед Финским заливом появляются аэропланы. Они сбрасывают и сбрасывают бомбы на взбунтовавшийся город. Едкий дым пожарища ползет по улицам крепости.
Близка кровавая развязка…
Седьмого марта, когда утомленное дымами кронштадтских пожарищ солнце скатывалось за горизонт, громыхнули с Лисьего Носа и с Сестрорецка большевистские батареи. Их поддержали тяжелые орудия Красной Горки, оставшейся верной Зиновьеву и Троцкому.
Кронштадт принял бой, полыхнули багряным отблеском военные форты. Мощно ударил линейный корабль «Севастополь» по Красной Горке, да так, что та сразу замолкла.
Осажденный ревком шлет радиотелеграмму:
Радиограмма летит во все концы мира, которому, по сути дела, наплевать на дела российские. Артиллерия Тухачевского садит и садит тяжелыми снарядами по восставшим героям. Лед Финского залива все более темнеет, солнце делает его тяжелым и вязким. Еще чуть-чуть, неделя-две — и лед вскроется. Тогда кровавые фельдмаршалы не сумеют затянуть удавку вокруг восставшего острова.
* * *
…Утром 7 марта истек срок ультиматума. Мятежный город не пал на колени. Он продолжал борьбу. «На штурм!» — приказывает Тухачевский. Одетые в белые маскировочные халаты, красноармейцы двинулись по льду на штурм крепости.
Началась метель. Огнем отвечали защитники фортов. Балахоны и лед окрасились кровью. Но комиссары гнали красноармейцев вперед. Их аргументы были вескими: позади цепей двигались курсанты с
