В десять вечера гонцы прибыли в Псков и тут же были потребованы к императору. Гучков протянул царю «набросок»…
Ровно через час пятнадцать Николай II передал Гучкову две четвертушки бумаги, которую обычно в Ставке использовали для телеграмм. На машинке с фиолетовой лентой было напечатано:
Император протянул бумагу и с грустью выдохнул:
— Я берег не самодержавную власть, а Россию. Перемена формы правления не даст счастья народу.
Положив отречение в большую папку крокодильей кожи и низко поклонившись царю, Шульгин вышел из вагона. За ним по шпалам семенил Гучков.
— Какую дребедень мы предложили подписать царю! И как благородны его прощальные слова. Нет, Россию он любит не меньше нашего, — Шульгин тяжко вздохнул.
Старый уютный дом был сломан.
3
В Петроград потянулись представители различных фракций, партий, объединений, все те, кто мечтал занять освободившееся место на троне или хотя бы где-то рядом, откуда можно в верноподданническом экстазе дотянуться до стоп нового домоправителя.
Воскресным утром 12 марта 1917 года в Петроград прибыл транссибирский экспресс. Среди пассажиров, ступивших на перрон, самыми неприметными были, пожалуй, трое, возвращавшиеся из ссылки. Один из них депутат IV Государственной думы Муранов. Другой — бывший студент Московского университета, редактор газеты «Правда» в 1913–1914 годах Лев Каменев-Розенфельд.
Третьим оказался 37-летний человек в барашковой шапке, невысокого роста, с чуть согнутой в локте левой рукой. Когда-то в детстве он повредил ее, и она навсегда осталась нездоровой. Звали его Иосиф Джугашвили. Это имя пока что никому ничего не говорило, оно было известно лишь секретным службам Охранного отделения да кучке товарищей по малочисленной партии большевиков. Себя он называл внушительной кличкой — Сталин. Но друзья обращались к нему короче — Сосо или Коба. Свои статьи и книги он подписывал: «К. Сталин».
— Сосо, давай мешок помогу донести! — вызвался Каменев, весь сиявший счастьем от предчувствия великих дел, которые ждали его. Сталин кисло усмехнулся:
— Помоги себе, Лева!
Он не любил показывать свои слабости, в чем бы они ни выражались. Может, поэтому Сталин как-то особенно ухарски забросил скудный мешок за спину и споро, не оглядываясь, зашагал по перрону.
Его спутники заспешили за ним.
Словно желая смягчить резкость тона, Сталин мило улыбнулся, и его узкое рябое лицо сразу сделалось хитровато-добродушным:
— Помнишь, Лева, старую мудрость: «Никто тому не поможет, кто сам себе помочь не может»?
У этого сына сапожника была на редкость острая память. Казалось, он запоминал навсегда однажды услышанное или прочитанное.
Придет день, когда Сталин пошлет на позорную смерть бывшего приятеля и товарища по ссылке. Тысячи ораторов — с партийными билетами и без таковых, сотни газет и брошюр с садистским восторгом будут клеймить Каменева-Розенфельда как «мерзавца, двурушника, врага народа и главаря бандитской шайки, ставшего на путь подлой контрреволюционной борьбы против партии». И вот тогда Леве никто не поможет.
* * *
Ленин прибыл в Петроград тремя неделями позже — 3 апреля. Встреча потрясала воображение размахом и театральностью. На сей раз подтянутые матросы замерли в почетном карауле. В полном составе явился организатор торжеств — Петроградский Совет во главе со своим председателем, меньшевиком Николаем Чхеидзе. Толпа любопытствующих затопила просторную площадь Финляндского вокзала. Путь к большевистскому штабу Ильич проделал, стоя на броневике. Его ждала российская история. И солидный счет — за организацию встречи.
* * *
Последним из этой компании явился Лев Давидович Бронштейн-Троцкий. Случилось это 2 мая. Серое, прижатое к мокрой земле небо хмурилось свинцовыми тучами.
Он был осведомлен о пышной встрече Ленина. На броневик Троцкий рассчитывать не мог. Но на духовой оркестр и толпу с цветами — почему же нет? Ведь еще в 1902 году, после первой встречи в Лондоне с Ильичем, тот назвал его «очень энергичным и способным товарищем». Правду сказать, после этого Ленин обзывал его «Иудушкой» и еще по-разному, но кто не знает, что руководитель большевиков весьма неуравновешен.
Тщательно выбритый, в новом костюме, он влево и вправо поблескивал золотым пенсне, выискивая на перроне Финляндского вокзала встречающих. Увы! Ни броневика, ни матросских шпалер его не ожидало.
Но все же Троцкого приветствовало несколько десятков людей— преимущественно молодых, еврейской национальности. Был и кинооператор, суетившийся возле громадной камеры на треноге. Он запечатлел будущего наркомвоена, стоявшего на подножке пульмановского вагона, с хохолком на лбу и с козлиной бородкой— ну истинный черт, как его изображали на старых лубках.
Носильщик! Подойдите сюда! — требовательно звал Познанский — бывший студент, а теперь ревностный исполнитель обязанностей денщика. Тяжело сопя, он волок за патроном его тяжеленные чемоданы немецкой кожи.
Газета «Руль» заметила это появление. Она сообщила, что вновь прибывший получил от германского патриотического ферейна 10 000 долларов для ликвидации Временного правительства.
В газете прогрессивного писателя и приятеля В. И. Ленина Максима Горького «Новая жизнь» Троцкий публично возмутился «господами лжецами, кадетскими газетчиками и негодяями». Нет, он не отрицал факта получения денег от «немецких рабочих». Он кипятился лишь из-за цифры, ибо «за всю свою жизнь не имел единовременно в своем распоряжении не только 10000 долларов, но и одной десятой части этой суммы».
Это, впрочем, не убедило Петроградскую контрразведку. В ее сейфе появились любопытные документы, о которых большевикам хотелось бы забыть — навсегда.
…И КНЯЖЕСТВО КИЕВСКОЕ
