— Есть молитва, которую мы читаем каждый день, — сказал учитель. — Как мы там называем Бога?
И тут Клара Гулля уловила! Она поняла, что учитель хочет, чтобы они ответили, что называют Бога Отцом, и подняла руку.
— Как мы называем Бога, Клара Гулля? — сказал учитель.
Клара Гулля поднялась из-за парты. Щеки ее пылали, а маленький хвостик косички стоял торчком на затылке.
— Мы называем Его Ян, — ответила она громко и отчетливо.
По всей школе тут же прокатился легкий смешок. И господа, и члены школьного совета, и родители, и дети, все заулыбались, и даже учитель, казалось, развеселился.
— Клара Гулля, наверное, хотела сказать «Отец», — сказал он, — но вместо этого она сказала «Ян», потому что ее собственного отца зовут Яном. Однако нам не следует так уж удивляться этой маленькой девочке, ибо, я думаю, вряд ли найдется в этой школе ребенок, у которого был бы такой хороший отец, как у нее. Я видел, как он стоит, поджидая ее перед школой в дождь и непогоду, и как он приносит ее в школу в метель, когда дорога завалена снегом. Нет ничего удивительного в том, что она говорит «Ян», когда хочет назвать самое лучшее, что ей известно.
Учитель погладил девочку по голове, а люди засмеялись и вместе с тем были растроганы.
Клара Гулля сидела, опустив глаза и не зная, куда деваться, а Ян из Скрулюкки был счастлив, словно король, потому что вдруг ясно понял, что эта маленькая девочка всегда принадлежала и будет принадлежать только ему и никому больше.
ШКОЛЫ СОРЕВНУЮТСЯ
Чудно обстояло дело с этой маленькой девочкой из Скрулюкки и ее отцом. Казалось, они настолько сделаны из одного теста, что могут читать мысли друг друга…
В Свартшё жил один школьный учитель, бывший солдат. Он учил детей в одном из дальних уголков прихода, и у него не было такого помещения для школы, как у звонаря, но дети его невероятно любили. Они и сами не подозревали, что учатся у него. Им казалось, что они просто играют вместе с ним.
Между двумя учителями царила величайшая дружба, но иногда случалось, что более молодой из них пытался заставить старика идти в ногу со временем и использовать фонетический метод и другие новшества. Старик по большей части относился к этому спокойно, но как бы там ни было, однажды он разозлился.
— Ты так много строишь из себя, Свартлинг, потому что получил дом для школы, — сказал он. — Но надо тебе сказать, мои дети учатся так же хорошо, как и твои, хотя у нас для занятий есть всего лишь крестьянские избы.
— Да, — сказал звонарь, — я это знаю, и никогда не говорил, что это не так. Я только считаю, что если дети могут что-нибудь выучить с меньшими трудностями…
— Это как же? — спросил старик.
Звонарь по его голосу понял, что обидел старика, и попытался пойти на попятный.
— Во всяком случае, ты так доходчиво все объясняешь детям, что они никогда не жалуются на уроки.
— Может, я делаю это слишком просто для них? Может, я ничему их и не учу? — сказал старик и ударил рукой по столу.
— Господи, да что это с тобой сегодня, Тюберг? — сказал звонарь. — Ты злишься на все, что бы я ни сказал.
— Да, вечно ты со своими насмешками.
Тут подошли люди, и спор между учителями прекратился, так что в конце концов расстались они такими же добрыми друзьями, как и прежде. Но когда по дороге домой старик Тюберг остался один, его мысли снова вернулись к словам звонаря, и он разозлился чуть ли не пуще прежнего. «Почему же этот мальчишка утверждает, что я учил бы детей лучше, если бы шел в ногу со временем? — думал он. — Он, вероятно, считает, что я слишком стар, хотя и не хочет этого сказать прямо».
Он никак не мог отделаться от чувства досады, и когда пришел домой, рассказал обо всем своей жене.
— Не обращай внимания на то, что болтает звонарь, — сказала она. — Я всегда говорю: молодой судит легче, а старый — вернее. Вы оба хорошие учителя, и ты, и звонарь.
— Ну, и что с того, что ты так говоришь? — сказал в ответ муж. — Другие-то все равно остаются при своем мнении.
Несколько дней он ходил таким мрачным, что до смерти надоел жене.
— Раз уж так, ты что, не можешь показать им, что они не правы? — сказала она.
— Показать им… Что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать, если ты знаешь, что твои школьники не глупее звонаревых…
— Конечно, я это знаю.
— Ну вот, тогда тебе и следует потребовать, чтобы ваших детей испытали одновременно.
Старик сделал вид, будто ему безразлично то, что она говорит, но тем не менее мысль эта засела у него в голове. Через несколько дней звонарь получил письмо, в котором учитель предлагал, чтобы дети из этих двух школ померились друг с другом силами.
Конечно, звонарь ничего не имел против, только выразил пожелание, чтобы состязание прошло в рождественские каникулы, потому что тогда его можно превратить в развлечение для детей и не надо запрашивать разрешения школьного совета.
«Это просто замечательная затея, — подумал звонарь. — И тогда я смогу избежать дополнительных уроков в этом семестре».
И он их избежал. Аж смотреть было страшно, с каким усердием все занимались в обеих школах.
Это великое состязание должно было состояться вечером во второй день Рождества. Школьный класс был украшен елками, на которых горели все те свечи, что остались в церкви после рождественской службы. Было столько яблок, что всем детям должно было хватить по два, и поговаривали о том, что родителей и опекунов, пришедших послушать детей, угостят кофе.
Но главным все-таки было великое состязание. С одной стороны в классе сидели дети Тюберга, а с другой — дети звонаря. И теперь уже делом учеников было защищать репутацию своих учителей, потому что детей звонаря должен был спрашивать учитель Тюберг, а детей Тюберга — звонарь. Если же с какими-нибудь вопросами или подсчетами одна из школ не могла справиться, то их должны были передавать другой. Каждый такой вопрос учитывался, чтобы определить, какая же из школ лучше.
Звонарю выпало начинать, и было заметно, что поначалу он осторожничал, но как только понял, с какими знающими детьми имеет дело, он стал задавать им все более и более сложные вопросы. Истинным наслаждением было слушать детей Тюберга. Они настолько уверенно держались, что не оставили без ответа ни одного вопроса.
Затем настала очередь старика Тюберга спрашивать детей звонаря.
Теперь, когда его дети уже показали, что все знают, старик больше не сердился, и в него словно бес вселился. Для начала он задал детям звонаря несколько основательных вопросов, но потом уже не смог сохранять серьезность и стал таким же веселым, каким обычно бывал в своей собственной школе.
— Я ведь знаю, что вы выучили гораздо больше, чем мы, обитатели глухого уголка нашего прихода, — сказал он. — Вы изучили и естествознание, и многое другое. Но вот интересно, может ли кто- нибудь из вас сказать мне, каковы камни в речке Мутала?
Никто из детей звонаря руки не поднял, зато на другой стороне вырос целый лес рук.
А ведь на стороне звонаря сидели Улоф Ульссон, знавший, что он самая светлая голова в приходе, и Август Дэр Ноль из славного крестьянского рода, но они ничего не могли сказать. Сидела там и Карин, дочь Свена, смекалистая девчушка из солдатской семьи, ни разу не пропустившая школу, но и она, как и остальные, могла только изумляться и сожалеть о том, что звонарь не рассказал им, что же такого
