Как бывало во времена его прежних прогулок на коньках, он описал большой круг, чтобы проехать мимо узкого мыса. Он сделал это неосознанно, но, приблизившись к мысу, понял, что свернул сюда для того, чтобы увидеть, освещено ли окно в комнате его матери.
«Она, верно, думает, что мне пора вернуться. Но пусть подождет немного. Уж очень хорош нынче лед на озере».
Он ощущал радость от движения, от прекрасного вечера. Кататься на коньках таким вот лунным вечером — большое удовольствие. Он любовался этим плавным переходом к ночи. Свет еще не совсем померк, но уже опускается на землю ночной покой. Лучшее время между днем и ночью!
Тут он заметил на озере еще одного конькобежца. Это была молодая девушка. Он не был уверен, что знаком с нею, и направился в ее сторону, чтобы разглядеть ее. Нет, она была ему незнакома, но он, проезжая мимо нее, все же не преминул сказать несколько слов насчет того, какой нынче прекрасный лед.
Незнакомка была, без сомнения, из городских, поскольку явно не привыкла к тому, чтобы с ней вот так запросто заговаривали. Она страшно перепуталась, когда он обратился к ней со своим замечанием насчет льда. Впрочем, у него и впрямь необычный вид в этом костюме простолюдина.
Ну что ж, он не станет больше ее пугать. Хеде свернул в сторону. Озеро достаточно велико, и места на нем хватит для них обоих.
А Ингрид с трудом удержалась от крика. Он подъехал к ней, такой учтивый и элегантный, со скрещенными на груди руками, с чуть сдвинутой набок шляпой и с откинутыми со лба волосами, которые больше не падали ему на глаза.
И речь его была речью образованного человека, далекарлийский диалект почти не чувствовался в ней. Но Ингрид недолго удивлялась. Поспешно направилась она к берегу.
Запыхавшись, Ингрид вбежала в кухню. Она не знала, как ей покороче и яснее сообщить свою новость.
— Юнгфру Става, молодой господин вернулся домой!
Кухня была пуста, девушка не нашла там ни домоправительницы, ни служанок, В комнате юнгфру Ставы тоже не было ни души. Ингрид бежала по всему дому, заглядывая даже в те комнаты, где никогда прежде не бывала. И, не переставая, восклицала:
— Юнгфру Става, юнгфру Става! Молодой господин вернулся домой!
Она была вне себя и продолжала повторять эту фразу, стоя в прихожей верхнего этажа, где ее окружили обе служанки, юнгфру Става и советница. Она все выкрикивала и выкрикивала эти слова, слишком взволнованная для того, чтобы остановиться.
Никто из них не усомнился в том, что она имела в виду. Все четверо стояли, взволнованные не меньше ее, с искаженными лицами и трясущимися руками.
В отчаянье Ингрид обращалась то к одной, то к другой. Она должна была что-то объяснить, отдать какие-то распоряжения, но не могла вспомнить, что хотела сказать. Ах, надо же ей потерять голову именно сейчас!
С немым вопросом обернулась она к советнице. Что, что я хотела сказать?
Старая госпожа отдала несколько распоряжений тихим, дрожащим голосом. Она говорила почти шепотом.
— Принести свечи и зажечь камин в комнате молодого господина! Приготовить платье молодому господину!
Не ко времени и не к месту было бы теперь юнгфру Ставе похваляться своей распорядительностью. Однако она не утерпела и ответила не без некоторого высокомерия:
— Камин всегда горит в комнате молодого господина! Платье молодого господина всегда лежит наготове!
— Ингрид, отправляйся в свою комнату! — велела ее милость.
Однако девушка поступила совсем наоборот. Она вошла в гостиную и встала у окна. Сама того не сознавая, она дрожала и громко всхлипывала. Она нетерпеливо смахнула с глаз слезы, чтобы видеть заснеженную аллею перед домом. Если взор не будут застилать слезы, от нее ничего не укроется при этом ярком, лунном свете.
И вот он появился.
— Там, там! — вскричала она, обращаясь к ее милости. — Он идет быстро, он почти бежит! Подите сюда, взгляните сами!
Советница сидела перед пылающим камином. Она не двинулась с места. Она напрягала слух, так же как другая напрягала зрение.
Она попросила Ингрид не шуметь, она хочет слышать его шаги. Да, да, она постарается не шуметь. Ее милость услышит его шаги. Она крепко вцепилась пальцами в подоконник, точно это могло помочь ей.
— Ты не должна шуметь, — шептала она себе, — ее милость хочет услышать его шаги.
Советница сидела, чуть подавшись вперед и вся обратившись в слух. Слышит ли она его шаги по двору? Наверное, она ждет, что он свернет к тропке, ведущей в кухню. Ингрид видела, что ее милость и надеяться не смеет на иное. Слышит ли она, как заскрипела под его шагами большая парадная лестница? Слышит ли она, как отворилась дверь в большую господскую прихожую? Слышит ли она, как быстро он поднимается наверх? Он перепрыгивает через две-три ступени! Слышит ли мать его энергичные шаги? Это уже не шаркающая походка простолюдина.
Почти со страхом слушали они, как он приближается к гостиной. Они, наверное, вскрикнули бы обе, если бы он вошел.
Но он не вошел, а, миновав переднюю, направился в свою комнату.
Советница откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ингрид показалось, что старая госпожа хотела бы умереть в эту минуту.
Не открывая глаз, она протянула вперед руку. Ингрид бросилась к ней, взяла эту руку, и советница привлекла ее к себе.
— Миньона, Миньона, — повторяла она, точно это было настоящее имя девушки. — Нет, — продолжала советница, — мы не будем плакать. Не будем сейчас об этом говорить. Возьми скамеечку и садись тут, у огня! Нам надо успокоиться, дружочек. Поговорим о чем-нибудь другом. Мы должны быть совершенно спокойны, когда он войдет.
Хеде пришел через полчаса. На столе был сервирован чай, в люстре зажжены все свечи. Он и впрямь переоделся и теперь выглядел настоящим помещиком. Ингрид и советница изо всех сил сжали друг другу руки.
Они сидели, привыкая к его присутствию. Трудно угадать, что он скажет или сделает, предупредила ее советница. Он всегда был непредсказуем. Но обе они должны быть спокойны, что бы ни случилось.
Ингрид и в самом деле была спокойна. Блаженное чувство покоя охватило ее, исчезли тревога и возбуждение. Ей казалось, что она воспарила к неземному блаженству. Ввысь, ввысь несли ее ангелы, и она безмятежно покоилась в их объятиях.
Однако в поведении Хеде не было ничего необычного.
— Я пришел лишь для того, чтобы сказать, что у меня сильно разболелась голова и я принужден тотчас же лечь в постель. Я почувствовал головную боль, когда катался по озеру на коньках.
Советница ничего ему на это не ответила. Слова его были просты, но она не в состоянии была их постичь. Ей понадобилась по меньшей мере секунда, чтобы уразуметь, что он ничего не знает о своей болезни и живет где-то в прошлом.
— Впрочем, я, пожалуй, все-таки выпью сначала чашку чая, — добавил он, слегка удивленный молчанием матери.
Советница подошла к чайному столу. Он взглянул ей в лицо.
— Вы плакали, мама? Отчего вы сегодня такая молчаливая?
— Мы вспоминали одну печальную историю, я и мой молодой друг, — ответила советница, указывая на Ингрид.
— О, прошу прощения! — сказал он. — Я и не заметил, что у нас гостья.
Молодая девушка вышла на свет, прекрасная, как человек, сознающий, что в следующее мгновение перед ним распахнутся врата рая. Он поздоровался чуть церемонно. Он явно не знал, кто перед ним.
