Дверь захлопнулась, щелкнул засов.
Капитан Леннарт бросился к двери и стал трясти ее.
И тут кавалеры не могли удержаться от смеха. Он был так уверен, что жена его ждет, а она его и знать не хочет. Вот потеха.
Услышав их смех, капитан бросился на них с кулаками. Они побежали прочь и поспешили усесться в экипажи. Он было погнался за ними, но споткнулся о камень и упал навзничь. Потом поднялся на ноги, но не стал больше их преследовать. Внезапно он понял, что все в мире случается по воле Божьей.
— Куда ты поведешь меня? — спросил он в смятении. — Ведь я пушинка, гонимая твоим дуновением. Я лишь мячик в твоей руке. Куда ты забросишь меня? Отчего ты запираешь передо мной двери моего дома?
И он побрел прочь от своего дома, решив, что такова воля Божья.
Когда взошло солнце, он стоял на вершине холма Брубю и смотрел на лежавшую перед ним долину. Ах, бедные обитатели этой долины, не ведали они тогда, что их спаситель идет к ним. Ни один бедняк, ни один горемыка не украсил дверь своей лачуги венками из увядших брусничных листьев. Никто не усыпал пороги, которые он скоро должен был переступить, лепестками душистой лаванды и полевыми цветами. Матери не поднимали на руках детей, чтобы показать им его, идущего к ним. Убогие хижины не были празднично прибраны, и душистые ветки можжевельника не прикрывали черные от копоти очаги. Крестьяне не трудились усердно на полях, чтобы прилежно возделанное поле и ровные межи радовали его взор.
Увы, с высоты холма его удрученному взору предстали выжженные засухой поля, погубленный урожай; он увидел, что люди вовсе не спешили помочь земле готовиться к новому урожаю. Он глянул в сторону синих гор и в ярком свете утреннего солнца увидел рыжие пятна — пространства, выжженные лесным пожаром. Вдоль дорог он увидел полузасохшие от зноя березы. Представшая перед его глазами картина, множество, казалось бы, незнакомых признаков: запах браги, поваленные изгороди, ничтожное количество заготовленных дров — говорило о том, что люди обленились, опустились, обнищали и искали забвения в вине.
Быть может, для него было благом увидеть все это. Ведь ему не суждено было любоваться зеленеющими всходами на собственном поле, следить за гаснущими углями своего очага, гладить мягкие ладони своих детей, видеть рядом благочестивую жену, свою опору и друга. Быть может, его сердцу, исполненному скорби, было благом узнать, что есть на свете и другие страждущие, бедняки, которым он мог бы принести утешение. Быть может, ему было благом понять, что в это тяжелое время, когда засуха и неурожай вконец разорили и без того бедных крестьян, те, кому выпал счастливый жребий, лишь усугубляют их бедственное положение.
Леннарт стоял на вершине холма и думал о том, что он еще может послужить Господу.
Надобно сказать, что кавалеры так и не поняли, что их поступок привел к столь жестокому обращению капитанши с мужем. Синтрам же предпочел молчать. Люди в округе осуждали гордячку жену, которая отказалась принять такого достойного человека. Рассказывали, что она резко обрывала каждого, кто пытался заговорить с ней о муже. Она имени его слышать не желала. А капитан Леннарт не предпринимал ничего, чтобы оправдаться в ее глазах.
И вот что случилось на следующий день.
В деревне Хёгербергсбюн лежит один крестьянин на смертном одре. Он уже принял святое причастие, силы его истощились, смерть близка. Готовясь к долгой дороге в вечность, он мечется, велит то перенести его постель из кухни, то назад в кухню. Смятение духа говорит более красноречиво, чем хрипы в груди и потухший взор, о том, что конец близок.
Вокруг него собрались жена, дети и слуги. Он был счастлив, богат и уважаем всеми. В смертный час близкие его не покинули. Его не окружают чужие люди, нетерпеливо ожидающие его смерти. Старик рассказывает о себе так, словно он уже предстал пред ликом Божьим, а окружающие, непрестанно вздыхая, подтверждают, что слова его — истинная правда.
— Я всю свою жизнь трудился не покладая рук и был хорошим хозяином, — говорит он. — Любил жену, как свою правую руку. Поучал и пестовал детей своих. Я не пил вина. Не переносил межевых столбов. Не загоняя лошадей на подъеме в гору. В зимнюю пору не морил голодом коров. Стриг вовремя овец, не давал им мучиться от зноя.
А плачущие слуги эхом вторят ему:
— Он был добрым хозяином. О, Боже милостивый, он не загонял лошадей на крутых горушках, не давал овцам потеть в жару.
Но тут в дом незаметно входит бедный человек в надежде, что его здесь покормят. Стоя молча у порога, он тоже слышит слова умирающего.
А старик тем временем продолжает:
— Я корчевал лес и осушал болотистые луга. Плуг мой ровно бороздил землю. Я построил амбар втрое больше того, что стоял при моем отце, и в закрома свои засыпал втрое больший урожай. Я заказал три кубка из блестящих серебряных спесиедалеров. А мой отец сделал всего один.
До стоящего у дверей человека доносятся слова умирающего. Он слышит, как старик говорит о себе, словно исповедуется перед Престолом Господним. Он слышит, как дети и слуги умирающего вторят ему:
— Твой плуг проводил ровные борозды.
— Господь Бог уготовит мне хорошее место на небесах, — говорит старик.
— Господь Бог примет нашего хозяина в Царствие небесное, — соглашаются слуги.
Человек у дверей, тот, кто долгих пять лет был мячом в руке Божьей, пушинкой, гонимой его дуновеньем, слышит эти слова и в страхе содрогается.
Он подходит к умирающему и берет его за руку.
— О друг мой, друг мой! — говорит он, и голос его дрожит от волнения. — Думал ли ты, кто есть Он, Господь наш, пред ликом которого ты скоро предстанешь? Бог велик и гневен. Земля — его пашня, буря — его конь. Бездонные небеса содрогаются от его поступи. А ты, представ пред его очи, скажешь: «Мой плуг бороздил ровные полосы, я сеял рожь, я рубил лес». Неужто ты хочешь похваляться перед Ним, неужто хочешь с Ним равняться? Ты не ведаешь, сколь велико могущество Того, в чье царство ты держишь путь.
От ужаса глаза старика широко раскрылись, рот искривился, хриплое дыхание участилось.
— Не говори громких слов Господу твоему! — продолжал странник. — Великие мира сего — лишь обмолоченная солома в его гумне. Его денный труд — создавать солнца. Он выкопал моря и воздвиг горы. Он одел землю в зеленый наряд. Он великий труженик, и никому в труде с Ним не сравниться. Пади ниц пред Ним, отходящая душа человеческая! Лежи, распростертая во прахе пред Господом Богом твоим. Гнев Господен бурей пронесется над тобой. Молнией испепеляющей. Пади ниц! Ухвати, как младенец, край его мантии и проси защиты! Лежи во прахе и моли о пощаде! Смирись, душа человеческая, пред твоим Создателем!
Глаза умирающего широко раскрыты, молитвенно сложенные руки крепко сжаты, на лице его просветление, хрипы затихли.
— О душа человеческая, отлетающая душа! — восклицает странник. — В свой последний миг на земле ты смирялась перед Господом, и потому возьмет Он тебя на руки и, словно малое дитя, понесет в чертоги небесные.
Старик испускает последний вздох. Все кончено. Капитан Леннарт склоняет голову и молится. Все стоящие в комнате читают молитвы, тяжко вздыхая.
Когда же они поднимают головы, то видят на лице старого крестьянина бесконечный покой. Глаза его словно сохраняют отблеск прекрасных видений, рот растянут в улыбке, лицо его прекрасно. Он видел Бога.
«О ты, великая душа человеческая, — думают они, глядя на него, — ты разорвала бренные оковы! В свой последний миг ты взмыла ввысь к своему Творцу. Ты смирилась перед Ним, и Он поднял тебя на руки, как дитя».
— Он узрел Господа, — говорит сын и закрывает мертвецу глаза.
— Он видал, как разверзлись небеса, — всхлипывают дети и слуги.
Старая хозяйка сжимает дрожащей рукой руку капитана.
— Вы помогли ему в самый страшный час.
