– Водку нужно открывать собственноручно, – сообщил он своим компаньонам. – Такова традиция.
– Чепуха! – возразил Борн, обращаясь к Хану. – Эта так называемая традиция зародилась в те времена, когда русскую водку гнали чуть ли не из нефти и ее невозможно было пить.
– Не слушай его! – сказал Карпов, поглядев на Хана с хитрым прищуром. Затем он наполнил стаканы и расставил их перед сидящими за столом. – Совместное распитие бутылки русской водки – это квинтэссенция дружбы, что бы нас ни разделяло! Поскольку за этой бутылкой мы обычно говорим о старых добрых временах, о товарищах и врагах, которых нам больше не суждено увидеть.
Карпов поднял свой стакан, и они чокнулись.
– Будем здоровы! – гаркнул Карпов и одним глотком осушил свой стакан.
– Будем здоровы! – эхом откликнулись отец и сын.
На глазах у Борна выступили слезы, водка прожгла себе путь внутрь его организма и заглушила боль, которая все еще бушевала в нем.
Карпов поставил свой стакан на стол. Его лицо раскраснелось – и от водки, и от удовольствия сидеть за одним столом со своими вновь обретенными друзьями.
– А теперь, – заговорил он, подняв стакан, – мы будем напиваться и делиться друг с другом своими секретами. Вам станет ясно, что такое дружба в моем понимании. – Сделав еще один огромный глоток, Карпов добавил: – Начну я. Вот мой первый секрет. Я знаю, кто ты такой, Хан. Я таких за версту чую. – Он постучал себя пальцем по кончику носа. – Если бы я не обладал этим чутьем, хрен бы я продержался на оперативной работе двадцать лет. И, зная это, я защитил тебя от Халла, который, заподозри он то же, что и я, тут же арестовал бы тебя, будь ты хоть трижды герой.
Хан слегка поерзал на стуле и, не удержавшись, спросил:
– Почему вы так поступили?
– Эй-эй, только не надо убивать меня прямо здесь, за этим чудесным, гостеприимным столом! – загоготал Карпов. – Думаешь, я прикрыл тебя от Халла, чтобы сохранить для себя? Но разве я не сказал, что мы теперь друзья? – Русский с притворной грустью покачал головой. – Ах, мой юный друг, тебе предстоит узнать еще очень многое относительно того, что такое дружба. – Затем он подался вперед и уже совершенно серьезным тоном проговорил: – Я прикрыл тебя исключительно из-за Джейсона Борна, который всегда – всегда! – работает только один. Я понял, что если он изменил своим правилам, то ты для него очень много значишь!
Карпов снова отхлебнул из стакана и ткнул пальцем в Борна:
– Теперь ваша очередь, мой друг.
Борн уставился в свой стакан. Он знал, что Хан сейчас станет ловить каждое его слово, и боялся этого. Борн боялся, что, если он откроет тот секрет, который ему страстно хотелось открыть, Хан просто встанет, повернется к нему спиной и уйдет. Но он был просто обязан сказать это и поэтому поднял глаза и заговорил:
– Под самый конец, когда мы в последний раз схлестнулись со Спалко, я почти дрогнул. Спалко был очень близок к тому, чтобы убить меня, но потом… потом…
– Продолжайте, мой друг, не стоит так волноваться, – ободрил его Карпов.
Борн выплеснул в рот остававшуюся в стакане водку, проглотил этот эликсир храбрости и посмотрел в глаза своему сыну.
– А потом я вспомнил о тебе. Мне подумалось: если я подведу тебя сейчас, если позволю Спалко убить себя… Я просто не мог бросить тебя снова, я не мог позволить, чтобы это случилось.
– Хорошо сказано! – Карпов в восторге грохнул донышком стакана по столу, а затем ткнул пальцем в Хана: – Теперь ты, мой юный друг!
За столом воцарилось молчание, и Борну показалось, что у него вот-вот остановится сердце. Кровь молотками стучала в его висках, боль от наспех заштопанных ран вновь заявила о себе.
– Ну что, язык проглотил? – ерническим тоном осведомился Карпов. – Мы с мистером Борном раскрылись перед тобой, словно два весенних бутона, а ты отмалчиваешься?
Хан посмотрел русскому в глаза и сказал:
– Борис Ильич, я хотел бы официально представиться вам. Меня зовут Джошуа. Я сын Джейсона Борна.
Много часов спустя, после того как было выпито целое море водки, Борн и Хан стояли в подвале отеля «Оскьюлид». Здесь было холодно и царил затхлый запах, но они его не чувствовали, водочный дух перешибал все остальные ароматы. Пол на несколько квадратных метров вокруг был заляпан кровью.
– Ты, наверное, ломаешь голову над тем, куда подевался NX-20? – спросил Хан.
Борн кивнул:
– Халл недоумевал, для чего террористам понадобились костюмы химической защиты, и сказал, что его люди не нашли никаких следов химического или биологического оружия.
– Я спрятал прибор, – сказал Хан. – Я ждал твоего возвращения, чтобы мы вместе уничтожили эту штуку.
Теплая волна прилила к сердцу Борна.
– Ты верил в то, что я вернусь?
Хан повернул голову и посмотрел на отца:
– Похоже, я вновь обрел веру.
– Или…
– Не надо говорить мне…
– Знаю, знаю! Я не должен выступать в роли толкователя твоих чувств. – Борн склонил голову. – Но не все дается сразу.
Хан подошел к тому месту, где он спрятал NX-20. Это была дыра в бетонной стене позади толстых труб. Именно поэтому заметить ее было крайне сложно.
– Для того чтобы сделать это, мне пришлось на несколько секунд оставить Зину, – сказал он, – но другого выхода не было. – Хан вынул из тайника прибор и почтительно передал его Борну. Затем из той же ниши в стене он вынул небольшую коробочку. – Здесь – контейнер с вирусом.
– Нам нужен огонь, – сказал Борн, вспомнив прочитанное им на мониторе компьютера доктора Петера Сидо в клинике «Евроцентр Био-I». – Высокая температура убьет вирус.
Огромная кухня отеля была стерильно чистой. Даже самый придирчивый взгляд не обнаружил бы тут ни пятнышка. Здесь не было ни одной живой души, и поэтому помещение напоминало ландшафт фантастического мира, состоящего из одних только безжизненных хромированных поверхностей. Борн и Хан приблизились к огромному – от пола до потолка – духовому шкафу. Он нагревался с помощью газа, и Борн включил его на полную мощь. За огнеупорным стеклом вспыхнули жаркие языки пламени, а уже через минуту к духовке было не подойти.
Они разобрали прибор на две составные части, и каждый из них бросил свою в огонь. Далее последовал контейнер со смертельным вирусом.
Повернувшись к сыну, Борн проговорил:
– Я звонил Мэри, но пока что не сказал ей о тебе. Я ждал…
– Я не поеду с тобой, – перебил его Хан.
– Это – твой выбор, – ответил Борн, понимая, что каждое произнесенное им слово должно быть тщательно выверено.
– Разумеется, – сказал Хан. – И, мне кажется, тебе вообще не следует говорить твоей жене о моем существовании.
Их обволокла мертвящая тишина, и сердце Борна наполнилось мучительной грустью. Ему хотелось отвести взгляд в сторону, чтобы Хан не смог понять, что творится в его душе, но ему это не удалось. Настала пора больше не прятать свои чувства от самого себя и от своего сына!
– У тебя – Мэри, у тебя – двое маленьких детей, – продолжал тем временем Хан. – У Дэвида Вебба другая жизнь, и я не являюсь ее частью.
С того момента, когда первая пуля, спев свою отвратительную песню, впилась в кору дерева, под которым Борн стоял в студенческом городке, он узнал много нового. И не в последнюю очередь эта «наука» касалась того, чтобы держать рот на замке, когда говоришь со своим новообретенным
