Пройдя по глубокому ковру, Мута открыл дверь, впуская Омара. Это был высокий, широкоплечий мужчина лет сорока, не больше, с обритой головой, быстрой улыбкой и страстью отпускать непонятные шутки. На плече он держал серебряный поднос с бутылкой шампанского в громадном ведерке, двумя фужерами и тарелкой с нарезанными фруктами. Мута отметил, что Омар заполнил собой весь дверной проем, как это было бы и с Фади, поскольку оба были приблизительно одного роста и телосложения.
– Ваше шампанское, – торжественным тоном произнес Омар.
Пройдя в номер, он поставил свою ношу на стеклянную крышку столика для коктейлей. Когда Омар вынимал бутылку из ведерка, кубики льда зашуршали, вызывая мурашки.
– Я откупорю сам, – сказал Мута, забирая тяжелую бутылку шампанского у коридорного.
Когда Омар достал кожаную книжечку с квитанциями, Мута окликнул:
– Яков, принесли шампанское. Ты должен расписаться.
– Скажи Омару, пусть пройдет в ванную.
Даже после этих слов Омар посмотрел на Муту с сомнением.
– Идите же, – на лице Муты ибн Азиза появилась обезоруживающая улыбка. – Уверяю вас, он не кусается.
Держа кожаную книжицу перед собой, словно подношение, Омар направился на звук голоса Фади.
Мута уронил бутылку обратно на ложе из кубиков льда. Он понятия не имел, каково шампанское на вкус, и у него не было ни малейшего желания это узнать. Услышав донесшийся из ванной резкий громкий звук, Мута с помощью пульта дистанционного управления включил телевизор и прибавил громкость. Поскольку «Клан Сопрано» уже закончился, он стал переключать каналы и остановился только тогда, когда узнал лицо Джека Николсона. Номер наполнился голосом актера.
– Это же Джонни! – нараспев произнес Николсон в дыру в двери ванной комнаты, которую только что проделал топором.
Омар сидел, привязанный к стулу, поставленному в ванну. Его руки были связаны за спиной. Большие, подвижные карие глаза не отрывались от Фади. На подбородке наливался отвратительный синяк.
– Ты не еврей, – сказал на урду Омар. – Ты мусульманин.
Не обращая на него внимания, Фади продолжал заниматься своим делом, каковым в настоящее время являлась смерть.
– Ты мусульманин, такой же, как я, – повторил Омар. К своему собственному удивлению, ему было нисколько не страшно. Казалось, он пребывает во сне, как будто с самого своего рождения ему судьбой была предписана эта встреча. – Ну как ты можешь пойти на такое?
– Скоро ты примешь мученическую кончину за правое дело, – также на урду ответил Фади. Отец обучил его этому языку еще в детстве. – На что же ты жалуешься?
– Это «правое» дело, – спокойно возразил Омар, – оно твое. Оно не мое. Ислам – религия мира, а вы развязали страшную, кровавую войну, которая опустошает семьи, выкащивает целые поколения.
– Американские террористы не оставили нам выбора. Они присосались к нашему нефтяному вымени, но и этого им недостаточно. Они хотят владеть нефтяным выменем. Поэтому они изобретают ложь и вторгаются на нашу землю. Американский президент утверждает, разумеется, лживо, что с ним разговаривал сам господь бог. Американцы возродили эпоху крестовых походов. Они стали предводителями неверных всего мира – и следом за ними идет Европа, иногда охотно, иногда помимо своей воли. Америка уподобилась огромной машине, которая катится по всему земному шару, а ее жители перемалывают в дерьмо все, что им попадается на пути. Если мы их не остановим, американцы станут нашей погибелью. Именно к этому они стремятся. Нас приперли к стене. Мы оказались втянуты против своей воли в войну, и речь теперь идет о самом нашем выживании. У нас систематически отбирают власть, силу, собственное достоинство. Сейчас американцы задумали оккупировать весь Ближний Восток.
– Твоя речь наполнена бесконечной ненавистью.
– Это подарок, доставшийся от американцев. Необходимо полностью очиститься от разлагающего влияния Запада.
– Как я уже сказал, до тех пор, пока вами будет двигать одна только ненависть, вы обречены. Ослепленный ненавистью, ты видишь только тот мир, который выдумал сам.
По всему телу Фади пробежала дрожь едва сдерживаемой ярости.
– Я ничего не выдумывал! Я защищаю то, что
– Это ты ничего не видишь. Существуют и другие пути.
Фади откинул голову назад. Его голос наполнился желчью:
– Ах да, Омар, теперь ты открыл мне глаза. Я отвернусь от своего народа, от нашего прошлого. Стану таким, как ты, слугой, который ублажает упаднические прихоти изнеженных американцев и довольствуется крошками с их стола.
– Ты видишь только то, что хочешь видеть. – Лицо Омара наполнилось печалью. – Достаточно только посмотреть на пример Израиля, и ты поймешь, чего можно добиться напряженным трудом и…
– За спиной Израиля стоят деньги и военная мощь Америки, – прошипел ему в лицо Фади. – И еще у него есть атомная бомба.
– Ну разумеется, ты видишь только это. Но среди израильтян много лауреатов Нобелевской премии по физике, экономике, химии, литературе. Их труды определяют развитие современной квантовой вычислительной техники, термодинамики черных дыр, теории цепей. Именно израильтяне основали такие компании, как «Паккард Белл», «Оракл», «Сэн-диск», «Аками», «Меркурий интерактив», «Чекпойнт», Ай-си- кью.
– Ты несешь полный вздор, – устало произнес Фади.
– Да, для тебя это вздор. Потому что ты умеешь только разрушать. А эти люди создали жизнь для себя, для своих детей, для детей своих детей. Вот образец, которому нужно следовать. Оглянись назад, помоги своему народу, дай ему образование, позволь добиться чего-нибудь в жизни.
– Да ты просто спятил! – в бешенстве воскликнул Фади. – Этому не бывать! Никогда! Кончено!
Он рубанул воздух рукой. В ней было зажато сверкающее лезвие, которое рассекло Омару горло от уха до уха.
Бросив напоследок еще один взгляд на маниакально ухмыляющееся лицо Николсона, Мута ибн Азиз прошел следом за Омаром в необъятную ванную, отделанную розовым мрамором, напоминавшим, на его взгляд, освежеванную плоть. Омар был там, сидел на стуле, который поставил в ванну Мута. Склонившись над Омаром, Фади изучал его лицо, словно стараясь запечатлеть его в памяти. В предсмертных судорогах Омар зацепил ногой ящичек с гримом, опрокинув его. Повсюду валялись баночки, разбитые флаконы, накладки. Хотя это теперь не имело значения.
– У него такой печальный вид, он как-то весь съежился, сжался, – заметил Мута.
– Он уже вне печали, – возразил Фади. – Он вне боли и радости.
Мута заглянул в остекленевшие глаза Омара. Расширившиеся в смерти зрачки были неподвижны.
– Ты сделал его. Так чисто, так аккуратно.
Фади присел на край ванны. Поколебавшись мгновение, Мута поднял с кафельного пола электрическую машинку для стрижки волос. Фади закрепил на стене с помощью присосок зеркало. Глядя в него, внимательно следя за каждым движением Муты, он стал смотреть на то, как его стригут.
Когда работа была закончена, Фади встал. Он изучил свое отражение в зеркале над раковиной, затем снова перевел взгляд на Омара. Фади повернулся к зеркалу боком, и Мута развернул голову Омара так, чтобы была видна та же сторона. Затем другая.
– Вот здесь еще немного… – Фади указал себе на макушку, – …там, где Омар уже начал лысеть.
Удовлетворившись стрижкой, он стал мастерить себе нос Омара, его неровный прикус с чуть выступающими передними зубами, удлиненные мочки ушей.
Вдвоем они сняли с Омара форменную одежду, носки, ботинки. Фади не забыл и нижнее белье, надев его на себя в первую очередь. Необходимо было добиться полной достоверности.
– Ла ила ил-алла[2]. – Мута ухмыльнулся. – Теперь ты вылитая копия этого пакистанца-слуги.
Фади кивнул.
– В таком случае пора.
