Кристиан Гэдке, учившийся в интернате в Шпандау, — что в мире среди многих народов принято помогать самым слабым. У нас считалось, что такая жизнь не имеет ценности и не может длиться дальше.»
Как учащиеся элитных учебных заведений относились к теме, которая преподносилась им как «еврейский вопрос». Многие из выпускников говорят, что эта тема редко обсуждалась в их коллективе. Уве Лампрехт вспоминает: «О необходимости убивать евреев разговоров не было. Нам только говорили, что мы не должны и не хотим иметь с евреями никаких дел.» «То, что их надо рассматривать как врагов, было очевидно. Само собой подразумевалось, что скоро в Германии не останется ни одного еврея. Еврейская проблема будет решена, пока мы ещё находимся здесь, — описывает Йоахим Бауман тогдашние настроения в Зонтхофене. — Германия освободится от евреев. Мы тогда как-то не думали при этом об Аушвице или газовых камерах. Это было бы немыслимо с точки зрения наших идеалов. Разумеется, мы думали не о ликвидации евреев, а о их экстрадиции или переселении.» Уве Лампрехт добавляет: «Речь тогда заходила и о „концертных лагерях“. Именно такое циничное, обидное название тогда использовали в отношении концентрационных лагерей. По нашему тогдашнему мнению, в них содержались абсолютно неразумные люди, выступающие против Гитлера, хотя он выглядел в наших глазах абсолютным благом для народа».
«Велось целенаправленное антисемитское воспитание, — рассказывает Герд-Эккехард Лоренц, бывший воспитанник из Потсдама, — которое подразумевало „окончательное решение еврейского вопроса“. На уроках истории периодически всплывали байки об „еврейских отравителях колодцев“. Нам внушали, что Англией правят евреи, а миром „еврейские плутократы“. Нам показывали пропагандистские фильмы о „еврейско-негритянском джазе“ и джазисте Бенни Гудмане, который „своими преступными еврейскими руками“ дурно обращался с кларнетом. Нам на примерах показывали, что евреи поганят немецкий язык.» Однажды воспитанников сводили на пропагандистскую выставку в берлинском Люстгартене, которая называлась «Советский рай». Там они увидели и поверили в «бесовскую сущность еврейских комиссаров» и в то, какие опасности несет собой «еврейский большевизм».
Ганс-Гюнтер Земпелин, учившийся в Ораниенштайне, свидетельствует: «Считалось, что антисемитизм уходит корнями в давнюю историю. Нам рассказывали о погроме в Вормсе и Шпайере. Злобный нрав у евреев существовал всегда. Почему они были такие, мы не задумывались, но они такими были всегда. Они жили тогда в гетто.» То, что с началом войны на Востоке евреи вновь должны были жить в гетто, многие воспитанники элитных школ восприняли как разумную меру. Впоследствии сотни тысяч евреев были вывезены из этих гетто в лагеря смерти Аушвиц и Треблинку. Когда в августе 1941 года во время сельскохозяйственных работ в районе Варты воспитанники посетили Лодзь, называвшуюся тогда Лицманштадом, командир взвода написал в своем отчете: «Юнгманам было любопытно взглянуть на гетто.»
Будущие вожди должны были осмотреть места преступлений и уяснить для себя, что происходит с «врагами рейха». Так, например, учащиеся школы Адольфа Гитлера выехали на экскурсию в концентрационный лагерь Бухенвальд. Одним из участников этой поездки был Гаральд Грундман. Его воспоминания помогают глубже понять психологию элитных воспитанников. «Мы въехали внутрь лагеря на автобусе. На воротах была надпись „Каждому — своё“. По лагерю мы могли передвигаться только в сопровождении офицера СС.»
Лагерь был подготовлен для подобных визитов наилучшим образом. Воспитанники увидели «образцовый порядок»: чистые бараки, полное отсутствие насилия. Одним словом, это был безобидный трудовой лагерь. Ничто не указывало на то, что Бухенвальд стал местом убийства 56 000 человек. Их уничтожили в ходе «медицинских экспериментов». Об этом будущая элита рейха осталась в полном неведении. Вместо этого голландские исследователи показали им эксперименты с высохшими, сморщенными маленькими человеческими головами. «Они рассказали нам, — вспоминает Грундман, — что они имеют дело с головами туземцев из Индонезии, тогдашней голландской колонии. Эти головы добыли и высушили знаменитые охотники за головами. Затем эти головы очутились здесь. С какой целью головы попали сюда, нам было неизвестно.» Это были головы польских узников. Однако ни один из воспитанников не спросил о происхождении голов.
«Мы увидели людей с разноцветными треугольниками, нашитыми на груди, — продолжает свой рассказ Грундман. — Мы видели, как люди должны были передвигаться только бегом по одной из аллей, и что они должны были снимать головные уборы при виде охранника. Всё увиденное мы объясняли себе тем, что они являются врагами нашего народа. И таких людей мы должны „фильтровать“ во время нашей борьбы.»
Во время обхода лагеря воспитанники подошли к группе построек с высокой темной трубой. «Предваряя наши расспросы, нам объяснили, что это крематорий. В лагере постоянно находятся почти 50 000 человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей Веймара. В Веймаре имеется крематорий. У нас тоже, ведь люди умирают не только в Веймаре, но и здесь. Мы были удовлетворены этим пояснением.»
Сегодня у Грундмана не осталось сомнений, что его водили по потемкинской деревне. Страшному нечеловеческому миру придали опрятный внешний облик. Теперь он понимает, чего добивались его воспитатели:»Мы должны были мыслить так же, как и они. Сочувствовать и сострадать нам не полагалось. Нас хотели сделать невосприимчивыми к собственной боли и к страданиям других людей. Я должен признать, эта цель была достигнута. Лишь после войны мы впервые поняли, что нам начисто отшибли некоторые чувства.»
Преступления, насилие и террор не нарушали размеренную жизнь в элитных учебных заведениях. «Избранные» жили словно на островах. «В нашем орденсбурге мы полностью изолированы от действительной жизни со всеми её проявлениями, — написал в 1941 году учащийся школы Адольфа Гитлера Райнхард Вильд. — До нас доходят известия о военных событиях. Что знаем мы о продуктовых карточках, талонах на одежду, военных трудностях и прочих лишениях? Лишь во время коротких каникул мы смогли получить некоторые впечатления. Мы живем в своем собственном „государстве, которое предлагает нам совсем другие условия.“
Экскурсии в реальную жизнь были редким явлением. Каждый «юнгман» был обязан отработать на одном из рудников три месяца для того, чтобы приобщиться к «жизни народа». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер наставлял: «Когда впоследствии юнгман будет руководить этими трудящимися немецкими людьми, он должен выступать для них не в роли высокого начальника, а в роли вожака этих мужиков. Ему будет намного легче управлять, ибо он сам когда-то был их товарищем по работе. Каждый юнгман ежедневно должен задавать себе вопрос о том, как он будет ладить с этими людьми, которые несмотря на всю тяжесть своей работы и судьбы всеми фибрами своего сердца любят Германию.»
Во время сельскохозяйственных работ многим воспитанникам приходили и другие мысли в голову. Для многих недели, проведенные среди крестьян, стали проверкой их профессиональной пригодности как «носителей нацистской идеологии». Действительность и их мировоззрение вступали в конфликт. Один «юнгман» из Ораниенштайна спросил простого крестьянина:»Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ настоящего немецкого крестьянина был далек от идеала, который ожидал услышать «юнгман». По словам крестьянина, хорошего было мало. Торговля скотом полностью заглохла с исчезновением евреев. Ошеломленный воспитанник пытался аргументировать. Однако ему не удалось переубедить крестьянина. В их споре победила реальная жизнь, о которой у воспитанников было слишком мало познаний.
Снова и снова возникали вопросы. Почему идет война с британцами, народом родственным немцам? Почему вопреки «Майн кампфу» Германии пришлось воевать на два фронта? Почему евреи считаются «неполноценными», ведь они выжили в течении 2000 лет беспрерывных преследований? Не являются ли они «превосходящей» расой? Подобные вопросы возникали в стенах школ Адольфа Гитлера. Да и сами верные соратники фюрера из числа старой гвардии вряд ли соответствовали принятым образцам. Разве мог считаться германским сверхчеловеком наркоман Генрих Геринг? Да и сам Роберт Лей, создавший и опекавший гитлеровские школы, был далек от идеала. Он был всегда жизнерадостен и многим воспитанникам обещал карьеру капитанов прогулочных пароходов общества «Сила через радость»(«Я построю штук сто этих пароходов, и ты будешь капитаном одного из них»). Его слабости были тайной, известной всем. Каждый знал о частых пирушках в апартаментах Лея в Зонтхофене. Хайнц Гибелер вспоминает, что Лея часто видели в состоянии алкогольного опьянения. Неслучайно ему дали прозвище «имперский алкоголик». Вряд ли кто-нибудь осмелился бы сказать ему правду в глаза. Однако один из учеников школы Адольфа Гитлера отважился на это.
