газонов, высаживает и ухаживает за живой изгородью, занимается строительством детской площадки.
«Вернер всегда был тем, кто играл первую скрипку, то ли на собрании жильцов дома, то ли на работе, или после нее, попивая пиво.» Вернер Штиллер заботился о настроении. С Гюнтером Либхеном и его женой, соседями и коллегами. Штиллеры даже вместе ездят в отпуск на Балтику на нудистские пляжи. «На пляже Вернер приносил на обед шницеля, а затем газету «Нойес Дойчланд» с замечанием: «А теперь посмотрим, у власти ли мы еще.» Он был, говорит Либхен, хороший товарищ, фанат автомобилей — и одновременно партиец на двести процентов: «И этим все тогда было сказано. С такими людьми лучше всего, если получается, вообще не заводить никаких политических дискуссий — это было ясно.»
Бывшая супруга «Эржи» тоже воспринимала своего мужа как «стопроцентного». «У нас не было западного телевидения и не было политических анекдотов. «Эржебет, как она говорит, попала в Германию «политически слепой»: «Когда я впервые увидела Стену, то начала плакать. Я просто представила, что Буда и Пешт разделены, и мои родители и братья и сестры живут по другую сторону Стены, и я не могу их больше видеть.» Но Эржебет пришлось отказаться от венгерского гражданства и заняться марксизмом-ленинизмом: «Когда-то я прижилась. Да, меня воспитал Вернер.»
Для Штиллера решительное признание в любви ГДР не было ничем иным, кроме «ограничения риска». Потому — ни слова жене о своих идеологических мучениях (и уж тем более о планах покинуть когда-нибудь ГДР). «Вдруг она рассказала бы это соседу и подвергла бы меня этим опасности. Я хотел исключить это.»
«Итак, то, что я мог приотворяться, я доказал и позже. Мне, вероятно, нужно было это уметь. Мне не было очень трудно вести двойную жизнь.» Штиллер называет это «способностью к активной шизофрении.» Она широко распространена, считает он, «ведь каждый женатый мужчина, имеющий подружку, находится в такой же ситуации. Способность к двойной игре каким-то образом заложена в нас с рождения. Конечно, в таком виде двойной игры возникает экстремально напряженная ситуация — и ее нельзя долго выдержать.»
Но отношение Штиллера к режиму СЕПГ выражается пока только в форме внутреннего отчуждения. «Извне», на своем рабочем месте в HVA, молодой «чекист» (так называют себя люди Штази, копируя советский КГБ) производит впечатление своими успехами на невидимом фронте. В 1975 году после трех лет службы он получает звание старшего лейтенанта за «творческую, с применением всех сил деятельность.» Через год его награждают бронзовой медалью «За заслуги» HVA: «Ему удалось развить квалифицированный подход.» СЕПГ принимает «верного партии товарища, отличающегося постоянной партийной позицией и высокой оперативной готовностью», в свой «кадровый резерв». В конец 1978 года, сотрудничество с БНД идет уже на максимальных оборотах, Штиллер становится секретарем СЕПГ (и, тем самым, политически важным человеком) в своем отделе Штази.
Разведывательная работа в министерстве, Фишер это даже не собирается отрицать, очаровывала Штиллера и «доставляла очень много удовольствия. Это было интересно: иметь дело с людьми и каждый день узнавать что-то новое, когда что-то происходит вокруг тебя. Я делал свою работу охотно, и я, против своей воли, должен сегодня признать: возможно, даже относительно хорошо.»
Штиллер работает в реферате SWT-1, отвечающим за фундаментальные физические исследования и за ядерную физику. Ежегодно подводится баланс — в Штази тоже царит плановая экономика. Мы располагаем рукописным отчетом Штиллера за 1977 год и его годовым планом на 1978 год. Из них видно, что Штиллер отвечал за 7 «источников» на Западе, среди которых:
— IM «Хаузер», он же Герд Шпербер (имена этих агентов изменены автором), инженер на «Сименс» в Кобурге. Штиллер им недоволен, ставит ему отметку «нестабильность» из-за его семейных проблем;
— IM «Штурм», он же Густав Амер, после карьеры в IBM — самостоятельный предприниматель в компьютерной отрасли. «Его материалы о программном обеспечении систем обработки данных имеют большое народнохозяйственное, а также военное значение». Он должен предоставить ГДР возможность «ознакомиться с системой защиты данных в ФРГ». Несмотря на девятнадцатилетнюю агентурную деятельность его приговорят в 1981 году лишь к 2,5 годам тюрьмы, потому что он поставлял «больше количество, чем качество» и поэтому «конкретный ущерб» от его деятельности «Федеративной Республике не может быть определен.»;
— IM «Шпербер», он же Райнер Долль, специалист по термоядерному синтезу и лазерной технике во (французском) Национальном Совете научных исследований. «При вербовке,» — помечает Штиллер несколько сложным языком, «ориентировались на долгосрочную концепцию. Добывает важные документы. , которые особенно интересны для SU (Советского Союза).»;
— IM «Феллоу», он же Курт Хинце, вышедший на пенсию профессор физики в Гёттингене и специалист по фотокопировальной технике. Он единственный агент, которого Штиллер завербовал самолично — его «рекорд» (Штиллер) в «соревновании к 25-летию ГДР». Западногерманский суд приговорил этого предполагаемого суперагента Штиллера в 1982 году к одному году словно. Объяснение приговора:«Федеративной Республике не был нанесен его деятельностью значительный ущерб.»;
— IM «Клаус», он же Райнер Ф., бухгалтер в Обществе по вторичной переработке ядерного топлива в Карлсруэ. «Поставляет важные материалы о комплексе ядерной регенерации и конечного хранения.» Благодаря его работе по объекту «Оружие» стали «возможными высказывания на тему намерений ФРГ производить собственное ядерное оружие.»
Именно этот аспект сделал «Клауса» важнейшим «источником» отдела. Министра Мильке ничего не интересовало так сильно, как темные планы боннского правительства. Угрожающее миру атомное вооружение — лило бы воду на мельницы пропаганды! Все работники Сектора науки и техники знали, что там ничего подобного нет — но, несмотря на это, все что-то искали. Что действительно поражало коллег Штиллера и многих из них делало циниками, так это все увеличивающееся технологическое отставание экономики ГДР. «Мы получали горы материала, но воспользоваться могли не более, чем 15 %,» — рассказывает бывший ближайший сотрудник Штиллера Петер Г. После побега Штиллера Петера перевели с «оперативной» работы в аналитический отдел — деятельность, произведшая впечатление: «Именно с самыми лучшими сведениями мы часто ничего не могли поделать. Как могли наши разваливающиеся предприятия в их тогдашнем положении запрыгнуть в стремительно летящий поезд технического прогресса? У нас даже не было средств, чтобы позволить себе соответствующую производственную технику!»
«Атомный шпион» Райнер Ф. в Карслруэ об этом не подозревал. «Это был агент, о котором пишут в книгах,» — с удовольствием рассказывает сегодня Фишер о своем отчаянном IM «Клаусе». «Он был в душе авантюристом и, видимо, радовался самой возможности сделать что-то интересное.» Ф. поставил Штиллеру даже «общий главный ключ» атомного исследовательского центра. Обо всем этом Райнер Ф. сегодня ничего больше не хочет знать: «Как мирные атомные исследователи у нас всегда была необходимость сказать людям с другой стороны: нет, мы не производим никакого атомного оружия. То, что мы делаем, совершенно открыто.»
Ф. рассматривает себя теперь как легкомысленную жертву: «Однажды подписав квитанцию о получении денег, с тех пор становишься «завязанным» так, что не выберешься.» Он говорит о своем страхе за родственников в ГДР, о том, что ведущие офицеры тоже были «немцы, то есть, мои земляки.» А кроме того, у них была «хорошая психологическая подготовка, и они казались очень человечными. «О Штиллере он даже заметил бы, что «ГДР не была его духовной родиной.»
Встречи в Восточном Берлине проходили в «семейных рамках». «В большинстве случаев.» — говорит сегодня Фишер, «можно говорить о приятельской компании. Сначала кратко говорили о делах, а затем звенели бокалы.»
Более ста раз Ф. встречался с курьерами Штази на Востоке и на Западе. Эти «неофициальные сотрудники» ГДР (у Штиллера их было около сорока) ездили на Запад как безобидные участники конференций или коммерсанты. «По радио,» — вспоминает Ф., «назначалось время встречи. Кроме того, были предварительные явки, почтовые ящики с сигналами в виде прицепленных канцелярских кнопок и прочая чепуха. Вся эта конспиративная деятельность больше привлекала внимание, чем если б я просто приходил и передавал курьеру бумагу или, позднее, пленку.»
Гонорары агента отличались скромностью. Ф., очень педантичный бухгалтер, подсчитывал затраты времени на копирование, подготовку явки и поездки по поручению МГБ. Все это он умножал на свою обычную почасовую оплату плюс доплата за материал («если мне нужно однажды было купить кинокамеру») и дорожные расходы. Всего девяносто тысяч немецких марок, как объявил в приговоре главный земельный
