Темный мир

– По-моему, тут должны быть книжки, – сказал я.

– Старинные рукописи.

– Рукошитые коврики.

– Резная деревянная посуда.

– Ковшшшички…

Маринка сказала это с такой детско-жадной интонацией, что мы оба засмеялись.

– Что это? – Она вдруг оборвала смех.

– Где?

– Не слышишь?

– Нет.

– Посвети-ка…

Я приподнял свечу. Маринка перешагнула порог. Раздался негромкий мокрый хруст, звук изумления – и тут же звук падения.

В полу зияла дыра. Грибок сожрал половицы.

– Эй! – Я опустился на четвереньки. – Ты там как?

– Я тут… я тут ничего.

– Цела?

– Вроде бы… Да, цела. Все нормально.

– Ноги?

– В порядке. На носочки пришла.

Я наклонил свечку, чтобы тень от плошки не мешала видеть, что там, внизу, и немного не рассчитал: расплавленный воск струйкой полился вниз.

– Ты что?!!

– Был не прав, – быстро покаялся я. До дна ямы… метра три на глазок, рукой за руку не зацепиться… – Так. Никуда не уходи, я поищу какую-нибудь доску.

– Попробуй по лестнице, через каржину.

– Точно, я и забыл…

Но лестница меня привела всего лишь в маленькое подполье, не имеющее сообщения с той ямой, куда свалилась Маринка. То есть сообщение, наверное, какое-то было, воздух куда-то тек, причем ощутимо, но не было прохода. Я выбрался наверх, крикнул ей, что сейчас все сделаю, и пошел за лавкой. Свяжу две вместе – должно хватить… Вместо этого в сенях я увидел толстую, в руку, жердь с какой-то рогулькой на конце, прислоненную к стене по диагонали. Длины должно хватить… попробовал на излом – крепкая, выдержит.

И потащил ее внутрь.

Впрочем, через кухню я бы ее никак не пронес, застрял бы неминуемо – но, к счастью, догадался посмотреть, упирается ли внутренняя межкомнатная перегородка в печку. Нет, не упирается – промежуток в две ладони, прикрытый доской и замазанный глиной. В несколько ударов я эту доску вышиб, просунул жердь в образовавшуюся щель, нащупал концом ее дыру в полу…

– Костя! – глухо донеслось из-под пола. – Иди сюда! Ты только посмотри, что тут есть!

12

Маринка, конечно, тормоз. Мы возились со свечкой, а в ее кармане лежал сотовый телефон – по прямому назначению непригодный, конечно, но зато в нем был встроенный фонарик. И вспомнила она об этом, только когда я возился с жердиной. Заскучала, понимаешь, в темноте, задумалась, чем бы заняться, решила включить на телефоне игрушку – и тут ее осенило.

Короче говоря, яма, в которую она свалилась, была не ямой. Это было начало настоящего подземного хода. Начинался он, конечно, в подполье, но был отгорожен маскировочной стенкой – вот этой, надо полагать. Стенка была крепкая и пинкам не поддалась. Возможно, какой-нибудь секретный механизм отпирал ее… Маринка же (ну и я вслед за ней) попали в туннель сверху, провалившись сквозь его потолок. Свод оказался слишком тонким и обвалился уже давно, а потом подгнил пол этой хитрой, оказывается, избы…

– Финны, наверное, в войну проложили… – предположил я. – Ведет в какой-нибудь дот.

– Давай посмотрим. Если далеко, не пойдем.

– Гнилое все. К черту.

– Ну, Кость! Ну а вдруг? Вдруг там что-то необыкновенное?

– Этого я и боюсь, – признался я.

– Ты никогда не страдал избытком любопытства!

– Я страдал от него.

– Ладно. Ты подожди тогда здесь, а я посмотрю. Ну, пять минут буквально!

– Нет уж. Пошли вместе. И пусти – я вперед.

– Почему это?

– Потому что я – как это по-русску? – мужская шовинистическая свинья. Вот почему. Давай сюда фонарик.

И мы пошли.

Ход, поначалу низкий и тесный, скоро расширился, идти можно было во весь рост. Он вел полого вниз и так же полого загибался влево. Стены и потолок в узкой части были чем-то выложены, какими-то большими нестандартными кирпичами, что ли; в широкой же – это была просто гладко обтесанная цельная скала, причем, если не ошибаюсь, диабаз. Кроме шуток! Не видел бы сам – посчитал бы за розыгрыш. Чем же его таким долбили?..

Естественно, вспомнились и древнеегипетские развлечения с пилением и сверлением гранита, и байки Ладислава Кареновича об атлантах… В общем, я уже склонен был с ним согласиться: да, было в нашем давнем прошлом нечто.

Если, конечно, это не финны времен Великой Отечественной…

Это были не финны. Спуск закончился, коридор расширился еще больше – вернее сказать, в ширину он остался таким же, зато стал гораздо выше. Стены плавно переходили в потолок и смыкались под острым углом – ну, метрах в пяти, наверное, от пола. Сечение туннеля имело форму то ли утюга, то ли наконечника копья. Это что-то мне смутно напоминало…

А потом на стенах начались рисунки. Росписи. Целые панно. Прекрасной, невиданной сохранности рисунки каменного века: мамонты, горбатые быки, олени, охотники с копьями, женщины с детьми у костра… много, десятки. Мы шли медленно, и я снимал и снимал, только, сжав зубы, поменял в настройках размер снимков на средний, миддл, чтобы, не дай бог, не закончилось место на карточке. Аккумуляторы у меня запасные были, один комплект я только недавно поменял и перезарядил, а вот вторая карточка вчера, когда начался бабский визг, так и осталась в кардридере, потому что я скидывал фотки на ноутбук.

От вспышки плыли фиолетовые пятна в глазах.

А потом мы оказались в тупике. Туннель кончился глухой диабазовой стеной. И все.

(Ненадолго прервусь. То, что я сейчас расскажу, я помню смутно или даже не помню совсем. Вернее, то, что я помню сейчас, – это восстановленные воспоминания по моим же заметкам в тетради и на диктофоне, сделанным на следующий день. Ну и еще по тому, что рассказывали ребята. И дальше таких моментов будет все больше и больше – и, наверное, я буду об этом предупреждать только в каких-то особых случаях. Ну, не знаю, как пойдет. Вот – предупредил.)

Телефончик, пискнув, погас. Аккумулятор выжал из себя все до капли.

– Ну вот, – сказала Маринка. – Как всегда, на самом интересном месте. Зарядки у тебя нет, случайно?

Я громко похлопал себя по карманам.

– Не захватил. Но знаешь, что самое страшное? Тут нет розетки.

Маринка хохотнула.

– Ты вообще как? – спросил я. – Не мерзнешь?

– Мерзну. Но могу терпеть. Когда перестану мочь, скажу.

– Я к тому, что ты что-то дрожишь.

– Я?