ослепительно вспыхнула и погасла. Медленно двигались, цепляясь друг за друга, механизмы перезарядки; второй снаряд, подгоняемый затвором, туго пошел в патронник, и боек разбил капсюль ещё до того, как это движение завершилось, – но ровно в тот хорошо рассчитанный миг, чтобы пламя по спиральным канальцам трубчатого пороха успело распространиться по всему объему гильзы, а снаряд начал выскальзывать из её горлышка, – и тогда затвор чуть перекосился и плотно заклинился в раме. Когда же снаряд прошел три четверти пути по длинному стволу, пересекая поля резонансных блоков, сработал его хроновик…
Толик успел заметить вторую белую вспышку, а потом триполяр стал черным: на «Арамисе» с номером 46 сошлись лучи сразу нескольких десятков лазеров. Нечего было и думать сохранить строй, он рванул вправо, влево, влево, вниз, чуть не столкнулся с кем-то из своих же…
Третий выстрел, кажется, пришелся в пустоту.
Когда способность видеть вернулась, все пространство вокруг просто кишело летящими торпедами. Визибл преподносил их не только как материальные изделия из алюминия, пластика и какого-либо боевого заряда, но и подхватывал пройденный ими след в пространстве, рисуя его бледным пунктиром, и вероятный будущий – этакими полупрозрачными то ли щупальцами, то ли лепестками…
Пока что ни одно щупальце не упиралось в «сорок шестой». Но вот «Портосам» из ведущей группы было не открутиться. С десяток торпед взорвались сразу, сбитые лазерами или «гремучками», и ещё несколько – совсем рядом со строем, и, может быть, еще… еще… но нет: один за другим перестали быть два «Портоса». Белое пламя и промельк искореженного металла. Все вокруг на миг словно остановилось, а потом прыгнуло с двойной скоростью – будто из киноленты вырезали несколько кадров. Крейсера оказались совсем рядом, «на дистанции пистолетного выстрела», Толик был уже в инсайте с уцелевшим Урванцевым, четырьмя пилотами «Арамисов» и с каким-то отчаянным марцалом, он его ещё не выделил в общей схватке, но уже чувствовал где-то рядом; уже вторая волна торпед осталась позади, не разворачиваясь вдогонку, а продолжая поиск целей по курсу. Там их было густо…
Алан был на торпедах; он их и выпустил: две-две-две – бронебойные «зубила», сразу же стянувшие на себя целый букет антиторпед и лазерных ударов; пробиться у «зубил» не было ни малейшего шанса, но они чуть-чуть ослабили общую завесу перед верхней шестеркой крейсеров, и в ней стали угадываться не то чтобы бреши – но разряжения. Еще с десяток «зубил» устремилось к дальнему в этой шестерке крейсеру, и видно было, как вокруг них вспыхивает неровное продолговатое солнце: свет лазеров рассеивался в дыму и мельчайших осколках взрывов множества антиторпед, и уже невозможно было понять, сколько торпед из залпа уцелело: пять, три, одна… Но другой залп, произведенный с тут же испепеленного «Арамиса» (неизвестный пилот сгорел в мозгу Толика, а он даже не успел спросить имени…), поразил ближний крейсер двумя попаданиями в купол, и крейсер тут же отвалил в глубину строя, как провалился. Тут же ещё один «Арамис» – Урванцева! – перестал маневрировать и исчез из восприятия, улетая куда-то по прямой с мертвым телом внутри, и Толик почему-то понял, что пилот просто умер в полете… лопнул какой-то сосуд в мозгу скорее всего…
И вот теперь наконец Толик заметил того марцала, которого чувствовал. «Птица» догоняла их строй и держалась немного снизу, боезапас был весь при ней, а их оставалось – один сторожевик и три катера, причем с одним почему-то не было инсайта – против пяти крейсеров. Но и справа, и слева, и сверху подходили новые боевые группы, очень медленно подходили, очень медленно исполняли маневры уклонения, а потому слишком часто на месте корабля вспыхивала звезда, становилась полупрозрачным пыльным шаром и исчезала, а там, где был корабль, иногда продолжало кружиться что-то искореженное…
Новый залп землян был куда мощнее первого. Сорок–пятьдесят кораблей выпустили едва ли не по половине боезапаса; Толик видел, как густые пучки торпед прорываются сквозь совершенно бешеный оборонительный огонь, истаивая в нем, как будто они из снега… но – прорываются, ослепительные вспышки на серой броне, и ещё два крейсера отваливают вслед за первым, выходят из боя – и один из них взрывается. Он не разлетается на части, как это случается с земными корабликами, но – пламя вырывается из всех его люков, медленное белое пламя. Оно столь горячо, что, не умещаясь в люках, проступает сквозь корпус: мертвый корабль начинает местами светиться.
Спокойней, говорит Толик визиблу, не так резко, ничего лишнего… Только бой.
Но он все равно видит, что из нижней шестерки крейсеров дерутся только два, а четыре – валятся вниз, вниз… падают или сдаются.
Сколько нам это стоило? Визибл знает и это. Тридцать девять сгорели, ещё полтора десятка вышли из боя… Много, много, чересчур много, мы ведь ещё и не начинали как следует…
И не только мы.
Снова хроносдвиг, и тут же еще, и еще, и еще. И еще! Прошлого нет: все, что происходит, начинается в этот миг. И так уже было, и так было всегда: около сотни имперских кораблей, крейсера и фрегаты, они и выше, и ниже, на самой границе атмосферы, там они идут плотно и кажутся сдвинутыми щитами, они как будто прикрывают Землю от нас, отмечает Толик, прикрывают или отрезают, мы не вернемся, мы все останемся здесь, их слишком много. Это не страх, это просто констатация. И немного досады.
Имперцы дают залп. Толик холодно уходит от торпед, некоторое время летит с отключенным двигателем, по инерции вращаясь вокруг всех трех осей, и оказывается совсем рядом с крейсером, удара его лазеров будет достаточно, чтобы «Арамис» испарился, тут не увернуться, но крейсер молчит, нет, не молчит – сосредоточенно бьет по другому кораблю, это «Птица», от неё разлетаются в стороны лучевые ловушки, этакие одноразовые зеркала, они позволяют продержаться в аду на долю секунды дольше, Толик всаживает в купол крейсера четыре снаряда – и попадает в открывшийся торпедный люк. Это не смертельный удар, конечно, но на какое-то время – парализующий. В крейсерах несколько центров управления огнем, и, уничтожив один, не выведешь из строя корабль целиком… но требуется переключение всех систем на другой центр, и тут крейсер беспомощен – короткий миг, который нельзя пропустить…
А «Птица» уцелела! Больше никого уже не было рядом, никого живого, только чей-то раскаленный пепел, и позади тоже так мало оставалось живого… а здесь – они с Аланом и какой-то марцал. Алан выпустил в крейсер остаток торпед, Толик влепил ещё четыре снаряда в серую бугристую броню – в упор. «Птица» держалась чуть дальше и до сих пор не стреляла, Толик присмотрелся к ней и прислушался к её пилоту… под брюхом «Птицы» висел не обычный контейнер с торпедами, а какая-то странноватая хрень… в пилоте же чувствовалась некоторая неуверенность…
Это длилось недолго. В сущности, это вообще не длилось. Какие могут быть колебания… Между марцальским корабликом и крейсером протянулся ослепительный мелочно-белый луч – видимый в вакууме луч! – и там, где он коснулся брони, вспыхнуло новое солнце.
Оно налетело на Толика и перетекло в него, горячо распирая изнутри голову и все тело…
Разогнанный до трети скорости света, пучок ионизированного антицезия – двенадцать граммов – почти весь прореагировал с веществом брони, породив огромной силы выброс электромагнитных квантов во всем спектре: от инфракрасного до гамма; при этом на долю жесткого гамма-излучения приходилось девяносто
