но куда? Было совершенно темно. А может, я умерла, спокойно подумала Юлька. Но всё равно машинку надо вытащить, она-то не виновата…
Юлька вытащила машинку и только тут поняла, что всё понимает, всё чувствует – и страшно, панически боится. Кто-то настигает её сзади и сейчас метнётся из темноты, и надо успеть… надо что-то успеть…
Включить фару.
Включила. Тускловатое жёлто-розовое пятнышко перед колесом. Дальний свет… почти то же самое.
Но, как ни странно, это помогло ей сориентироваться. Теперь она чётко знала, куда её занесло. Впрочем, что значит – занесло? Просто действия по плану «нумер какой-то там»… Эта дорога, почти тропа, вела в Кливлендский лес, к площадке для пикников и оборудованной трассе для чокнутых велосипедистов. А от этой трассы шла просто пешеходная – а может быть, и конная – тропа, которая и нужна была Юльке…
Или я в панике? – строго спросила она у себя.
Будешь тут в панике… Снова вспомнились те двое – которые выскользнули из темноты и пошли точно по её следу… и ещё – жуткая сонливость… и ещё… было что-то ещё.
Так. Стоп. Главное. Домой нельзя. Ни под каким видом. И надо отдохнуть. А для этого – добраться…
Ещё чуть-чуть. Ещё совсем чуть-чуть.
Каких-то полчаса.
Садимся… едем.
И она села и поехала. Дорога сразу же рухнула в черноту, что-то менялось и прыгало впереди, а потом – полукруг вывески, фальшивый вигвам и фальшивый индеец с томагавком, похожим на флажок, потом под колёсами упругое и шершавое, прыжок… медленнее, медленнее… и вот меж двух огромных камней простая дорожка, и дальше стволы, стволы…
Резко вниз, резко вверх… приехали.
Юлька из последних сил спрятала мотороллер в орешнике (или не орешнике?.. в конце концов, не важно… может быть, это такой орешник), полностью отключила питание, просто выдернув аккумулятор из гнезда (на всякий случай), подхватила пакет с одёжкой и клюшки (как не растеряла по дороге…) – и медленно поплелась дальше. Как всегда после долгой езды, казалось, что стоишь на месте, впустую перебирая ногами.
Но всё равно куда-то в конце концов приходишь.
Вот оно…
Кто-то когда-то непонятно для чего соорудил на могучей развилке сука этого не менее могучего дерева домик – на высоте этак метров семи или восьми. Две недели назад, гоняя своих ребятишек по лесу, Юлька на этот домик наткнулась.
Чтобы забраться туда, нужно было сообразить одну хитрую штуку, и Юлька сообразила – и забралась, разумеется. Домик давно пустовал. Она запомнила его – хотя и не думала, что когда-нибудь пригодится. Однако же вот пригодилось…
Она перекинула через плечо сумку с клюшками, аккумулятор и пакет с одёжкой сунула за пазуху – и полезла вверх. Как специально, чтобы помочь: выскочила луна, немного посветила, спряталась. Юлька на четвереньках пробралась в домик, растянулась на дощатом полу, достала винтовку, откинула приклад, зарядила, обняла, уснула.
Ей снилась безумная гонка по какому-то захламлённому дому, потом лыжи, снег и солнце, а потом пришёл Пол.
Глава четвёртая
Вита и Кеша лежали на широком диване голова к голове, но под углом друг к другу, чтобы было удобно держаться за руки – или наоборот, отпустить друг друга и лечь совершенно свободно. И расслабиться. И закрыть глаза.
Через некоторое время всё вокруг становилось синим и прозрачным. Это и было «внутрри». Их собственное Виты с Кешей «внутрри». Синий цвет мог меняться – иногда это имело свой смысл, иногда о чём-то говорило, иногда просто контрастно подсвечивало картинку. Ещё исчезало ощущение тела – кроме того пятачка у виска, где соприкасались их головы – и, иногда, подвижной Кешиной ладошки, откуда Вите в ладонь буквально извергалось тепло.
Это не было телепатией кокона Свободных (который, надо сказать, на поверхности планеты изрядно глючил). Это не было работой внедрённого кем-то когда-то наночипа, которому недавно придумали наконец своё название, и который был виновником известной землянам телепатии. Это не было эмпатией эрхшшаа, хотя и базировалось на ней. Кеша и Вита строили новый язык. Не в смысле «эсперанто», а в смысле нового способа общения. Или старого, но потерянного. Потому что первичный, до «раскрытия», язык маленьких эрхшшаа развивается естественным образом, а потом у них появляется (вернее, внедряется) формальная звуковая речь, основы которой вбиты прямо в наследственную память. После «раскрытия» молодые котята доучивали язык (так сказать, расширенную версию) уже обычным способом: с родителями и учителями, в общении с другими эрхшшаа разных возрастов. Полгода в поясе астероидов позволили Кеше наверстать этот пробел в образовании. Но именно тогда и выяснилось, что раннее, спровоцированное стрессом «раскрытие» и массированное воздействие людей привели к тому, что атавистическая сигнальная система не отключилась, как ей это положено, а желает развиваться дальше.
…Первыми всегда приходили картинки, которые, наподобие снежного кома, обрастали чем-то – ощущениями? Вита называла их (вслух, потом) «словами». А ещё – «характеристиками», «свойствами» или «понятиями». Кеша никак не называл. Потому что они были всегда, раньше слов, и это
«Вита» было словом, обозначающим Виту. «Кеша» – Кешу. Но вот слово человеческого языка «мама», которое в человеческом языке отчасти обозначало и Виту тоже, внутрри было только похоже на Виту, немножко, ближе к «сейчас», потому что существовало «раньше», когда «мама» была везде, всегда, тепло, кормить, безопасно, уютно, ласково, вокруг, почти вокруг, рядом, близко, прятаться… а ещё рядом был Второй. Кеша помнил это «раньше», плохо, но помнил. А для слова «Вита» нужен был уже не такой ряд –
