В этот вечер громкий хрип вырвался из груди Кониглю.
— Друг мой, — сказал он, — мне кажется, что сегодня ночью будет мне конец.
— Что такое? — перебил его Мюфлие, сделав невероятное усилие, чтобы повернуться лицом к своему товарищу, но канаты не позволили ему сделать ни малейшего движения.
— Я скоро умру.
— Ах, что говорить, старина! — печально произнес Мюфлие. — Если сегодня настал твой черед, то завтра придет и мой! Но что меня злит, так это то, что я вовлек тебя в эту чертовщину.
— Ну, так что же? Я на тебя не в обиде. Только прежде чем помереть, мне хотелось бы пожать тебе руку.
С минуту длилось молчание.
— Послушай-ка, Кониглю, — начал вдруг Мюфлие, — хоть тебе и плохо приходится, но все-таки не надо отчаиваться.
— Отчего это?
— Постой, я скажу, хоть с виду это и кажется пустяками. Дело вот в чем. Я думаю, что с нами произойдет перемена.
— К лучшему?
— Черт возьми, да разве может быть что-нибудь хуже теперешнего? Не знаю почему, но мне кажется, что сегодня ночью будет схватка. Я не могу предположить, что друзья Жака бросили его. Да и безрукие братья. Они ведь спаслись! Ну, да что тут разговаривать, одним словом, таково мое убеждение. И потому прошу тебя, мой миленький Кониглю, будь так любезен, не умирай до завтрашнего дня!
— Постараюсь! — ответил покорный Кониглю.
В это самое время у грот-мачты происходила следующая сцена.
Жак и Эксюпер молча бродили по палубе, каждый из них был погружен в свои размышления. Но в ту минуту, когда они подходили к баку[6], двое матросов загородили им путь.
— Нельзя, — грубо сказал один из них.
— Как видите, всегда то же запрещение, — заметил Эксюпер.
— Но почемуже это? — спросил Жак.— Весь экипаж имеет право свободно расхаживать по всей палубе, одним нам запрещается подходить к баку!
На этот вопрос, непосредственно обращенный к матросам, ни тот, ни другой не дали никакого ответа.
Жак нетерпеливо топнул ногой.
— Надо будет объясниться с капитаном — сказал он. — Там происходят гнусные вещи, которые люди с душой не могут больше выносить.
— Не говорите так громко, пойдемте лучше со мной, — кротко заметил Эксюпер, увлекая его к корме.
Жак после минутного колебания последовал за своим собеседником. Оба уселись на корме, возле нактоуза[7].
— Сударь, — начал Эксюпер, — вот уже несколько недель мы путешествуем вместе и только сегодня мы заговорили друг с другом. Знаете вы, кто я?
— Нет, а между тем, извините за откровенность, какая-то невольная симпатия влечет меня к вам.
— Я со своей стороны тоже не раз чувствовал непреодолимое желание заговорить с вами, но я не смел.
— Отчего это?
Эксюпер вспыхнул.
— Потому что вы, без сомнения, не знаете, откуда я.
— Какое мне дело!
— Нет, нет. Зачем хитрить! — возразил Эксюпер. — В моей жизни случилось большое несчастье, я убил человека!
— Вы! — невольно вырвалось у Жака. С самой первой встречи с Эксюпером его всегда поражало безмятежное спокойствие, разлитое по лицу этого человека. О, неужели такое выражение лица мог иметь убийца?
— Говоря «Я убил», я выразился не совсем точно. Я попробовал, в порыве бешенства, наказать одного обокравшего меня мерзавца, но его разбитый череп был починен, и только несколько месяцев тому назад он отдал свою подлую душу дьяволу, в то время как я.
— Ну, что же?
— Я семь лет пробыл на каторге.
Невольным движением Жак попятился от своего собеседника.
— Вот, видите ли, — грустно произнес Эксюпер, — я имел основания предупредить вас. К чему хитрить, к чему хитрить…
Голос Эксюпера дрожал, когда он произносил эти слова. Жак, невольно тронутый его тоном, быстро шагнул к нему.
— Милостивый государь, — сказал он, — я не вызывал вас на признания. Но так как вы уже сделали первый шаг, то, по-моему, лучше всего полностью открыться мне. К несчастью, я сам хорошо знаю, какие ужасные последствия влекут иногда за собой человеческие заблуждения.
— Что хотите вы этим сказать? — спросил Эксюпер.
— Я сам был осужден на смерть.
— Как! За какое же преступление?
— По обвинению в двух убийствах, которых не совершил.
— Вы были невиновны?
— О, не сомневайтесь в этом, даю вам честное слово!
— Я верю вам. И так как мне кажется, что мы в будущем можем быть полезны друг другу, я расскажу вам сейчас всю свою историю, и если вам угодно, вы тоже изложите мне свои похождения.
И без малейшего колебания Эксюпер поведал Жаку все подробности того любопытного дела, в котором ученый Лемуан играл такую низкую роль.
В голосе его звучало столько искренности, что Жак нисколько не сомневался в правдивости его рассказа. В свою очередь он рассказал ему свою жизнь с самого детства.
— Вот это хорошо, — сказал Эксюпер, когда Жак умолк. — Вы признались мне в своих грехах, да еще и раскаиваетесь в них. У меня же на совести только одно непредвиденное несчастье, о котором вы уже знаете, но я нисколько не раскаиваюсь в своем поступке. В этом вся разница между нами. Но не думайте, что я ради пустого любопытства свел разговор на эту тему. Прежде всего скажите, испытываете ли вы доверие ко мне?
— Слушая вас, я сознаю, что вы заслуживаете уважения порядочных людей.
— Благодарю вас за доброе слово! Ничто не могло бы доставить мне большого удовольствия. Этим одним словом вы приобрели себе друга, который докажет это вам на деле, когда вы будете нуждаться в нем. Теперь поговорим о другом. Прежде всего заметьте вот что: мы с вами хоть и разговорились всего в первый раз, да и то случайно, но все-таки теперь знаем друг друга: я — беглый каторжник, вы — осужденный на смерть, уже почти прощенный. Теперь нам остается задать себе вопрос: что за люди окружают нас?
— Матросы, я полагаю.
— Неужели? Ах, мой милый, я, знаете ли, специально занимался изучением всех языков, распространенных на земном шаре, но, кроме мертвых, редких и забытых языков Запада и Востока, кажется, есть еще один, на котором общается только весьма ограниченное число особого рода индивидуумов.
— И язык этот?
— Называется «арго».
— Но ведь это язык воров?
— И каторжников. Мне приходилось слышать его. Я его изучил и даже, благодаря этому наречию, сделал несколько весьма редких открытий. Но дело не в этом. Мы теперь в океане, близ Зеленого Мыса, среди матросов, которые, естественно, должны бы были говорить на морском жаргоне. Но как объясните вы
