Дневники

называется

для меня ХАРДКОР! Ничего себе, я чувствовал себя как подонок. ХАРДКОР

это значит был явной мутацией панка 77, потому что известность панка достигла

свобода от… окраин, и затем внезапно в него оказались вовлечены качки, которые уже были коротко подстрижены в команде по борьбе, потому что это был, по общему мнению, легкий выброс энергии и повод, чтобы подраться. Возможно, я мог бы объяснить, почему я никогда не любил хардкор, миллионом разных способов, но я просто говорю, что мне он не нравится. Всё, что вам надо сделать — это прочитать колонку писем из «Maximum Rock-n-Roll» за последние 6 лет, и тогда вы поймёте, что я имею в виду.

Ничего не значащие, как переработанная туалетная бумага, они плодятся, как кролики, и их руки будут отсылать назад с приложенными цепочками для ключей. Если бы Джимми Хендрикс был жив, он бы, по всей вероятности, подстриг (двухуровнево) длинные волосы и отполировал блестящими нитями, щеголяя новой Аэродинамической гитарой 90-х, полосатой, как зебра, и заострённым грифом. Игги Поп на недавнем концерте в Лос-Анджелесе со Слэшем из «Guns-n-Roses» 20 минут исполнял «Louie Louie».

Журналист оставил красный круг, отпечаток от линзы камеры, на лбу матери, 5 сыновей которой были направлены в Персидский залив. Её попросили точно описать, что она чувствует в сложившейся ситуации, в то время как у неё на коленях лежали портреты сыновей в военной форме. Студент, который слушает старый «R.E.М.», видит эту мать по телевизору и становится одержимым идеей, которая только что внезапно появилась в его эргономически и социально разгорячённом мозгу: «Возможно, теперь будет повод для РЕВОЛЮЦИИ!»

Мне нравится следить за подъёмом карьер эстрадных артистов, пока они ещё борятся за достижение успеха [с подросткового возраста до тридцати лет]. Мне нравится узнавать о них всё, и если нельзя достать достаточно информации, то хватит и таблоидов. Я люблю панк-рок. Я люблю девушек со странными глазами. Я люблю наркотики (но моё тело и мозг не могут позволить мне принимать их). Я люблю страсть. Я люблю то, что хорошо построено. Я люблю наивность. Я люблю и благодарен рабочим-синим воротничкам, существование которых освобождает артистов от необходимости заниматься низкооплачиваемой работой. Я люблю подавлять ненасытность. Я люблю мухлевать, играя в карты. Я люблю разные музыкальные стили. Я люблю высмеивать музыкантов, у которых я обнаруживаю плагиат или оскорбление музыки как искусства, пользуясь раскруткой смущающе жалких версий их работы. Я люблю писать стихи. Я люблю игнорировать других панк-поэтов. Я люблю винил. Я люблю природу и животных. Я люблю плавать. Я люблю общаться со своими друзьями. Я люблю быть один. Я люблю чувствовать себя виноватым в том, что я белый американский мужчина.

Я люблю поспать. Я люблю набивать полный рот семечками и выплёвывать их и так, и сяк, пока я гуляю. Я люблю дразнить маленьких лающих собак в припаркованных автомобилях. Я люблю делать людей счастливыми и превосходящими в их реакции мои ожидания. Я люблю чувствовать предубеждение к людям, которые сами полны предубеждений. Я люблю делать надрезы в животе младенцев, потом трахать эти надрезы, пока ребенок не умрёт.

Я люблю мечтать, что молодёжь всего мира когда-нибудь будет ощущать Солидарность Поколения. Я люблю делать хитрые попытки избежать конфликта. Я люблю иметь твёрдые убеждения, ничем не подкреплённые, помимо моей простой искренности.

Я люблю искренность. Мне не хватает искренности. Это не убеждения. Это не мудрые слова. Это — отрицание. Отрицание моего недостатка образования, моей потери вдохновения, моих судорожных поисков привязанности и моего безразличного унижения многих, кто примерно в одном возрасте со мной. Это даже не стихотворение. Это просто большая груда дерьма вроде меня.

Я люблю жаловаться и не делать ничего, чтобы что-то улучшить. Я люблю обвинять поколение моих родителей в том, что они так приблизились к социальным сдвигам, а потом сдались после нескольких успешных попыток СМИ и Правительства уничтожить это движение при помощи Мэнсонов и прочих представителей хиппи как примеров пропаганды, согласно которым это были всего лишь непатриотические, коммунистические, сатанинские, бесчеловечные болезни. И по очереди те, кто родился во время демографического взрыва, становятся беспардонными, адаптированными лицемерами-яппи, которых когда- либо создавало поколение.

Я люблю спокойно и рационально обсуждать свои взгляды на нравы конформистов, даже если я сам считаю себя до крайности левым.

Я люблю проникать в механику системы, выдавая себя за одного из них, затем медленно начинать деградировать внутри империи.

Я люблю вероломно убивать меньшее и большее из двух зол.

Я люблю обвинять Бога.

Я люблю делать аборт Христа.

Я люблю трахать овец.

Я люблю утешаться, зная, что женщины, как правило, лучше и, естественно, менее жестоки, чем мужчины. Я люблю утешаться, зная, что исключительно за женщинами будущее в рок-н-ролле.

Я люблю утешаться, зная, что афроамериканцы, придумавшие Рок-н-ролл, всё же были недавно вознаграждены и премированы за свои достижения, приспособившись к стандартам белых людей.

Я люблю утешаться, зная, что афроамериканцы снова стали единственной расой, которая принесла новую форму оригинальной музыки этого десятилетия: хип-хоп, рэп.

Цензура — это ИСТИННАЯ американка.

Я встречал много умов, способных хранить и передавать значительные количества информации, однако у них не было ни унции мудрости или понимания страсти.

Непосредственность — это заговор против успеха в Америке. Разоблачать путём долгого заучивания за небольшие промежутки времени. Быстро, стремительно, теперь даже ещё больше «Nacho» с ароматом сыра! Сегодня здесь, завтра там, потому что сторонники вчерашнего дня были ни чем иным, как орудием любой потребности индивидуумов в чванстве, зрелищах и социальных ритуалах. Искусство, которое имеет долговременное значение, не может быть оценено большинством. [Потому что] как всегда бывает, только тот же самый маленький процент оценит постоянство искусства. Это хорошо. Те, кто не подозревает об этом, не заслуживают введения в заблуждения относительно своих покупательных налогов.

[Музыка не имеет ничего общего с личными убеждениями музыкантов. Это не

расширение исторической личности … рассудка или чувства]

Сценарии периодически возвращаются. Вербальная связь истощена. Ситкомы — это сценарии, следовательно, и наш разговор — тоже.

Наша компания собирается [чтобы собраться] от скуки. Ролевая игра для привязанности и признания, и для дезинфицирования надоедливых микробов, заканчивающаяся в тишине и произведённая для применения насилия в отношении тех, кто не пришёл поиграть.

Они были приглашены, возможно, в музей

задолго до этого момента.

Сейчас я играю печаль, до этого это была наивная ненависть. Я хочу быть первым, кто обнаружит и откажется от своей популярности до её наступления. Завтра мне будет неважно, что сцена основана на фактах, и я не буду предвкушать это. Возможно, овощи будут распространять химикалии, которые