хочет сказать. Они читали ужасные истории, например однажды о порочной связи отца с дочерью, но никогда не пытались установить имя автора.
— Хочешь рассказать мне, что все это значит?
— Нет.
— Но ты готова рискнуть доверием студентов?
— Да.
— Так тебе это действительно нужно?
Она молча смотрела на него.
— Ну и ладно, — пожал плечами Лонни. — Посмотрю, что можно сделать.
Глава 3
— Говорю вам, это Джил Перес, — повторил я.
— Тот парень, которого убили вместе с вашей сестрой двадцать лет назад?
— Очевидно, его не убили.
Не думаю, что копы мне поверили.
— Может, его брат? — предположил Йорк.
— С кольцом моей сестры?
— Эти кольца не редкость, — вставил Диллон. — Двадцать лет назад по таким сходили с ума. Вроде бы моя сестра носила такое же. Если не ошибаюсь, получила в подарок в шестнадцать лет. Ваша сестра выгравировала на кольце свое имя?
— Нет.
— Тогда полной уверенности у нас нет.
Мы еще какое-то время поговорили, но уже как-то ни о чем. Да и не хотел я ничего знать. Они пообещали связаться со мной. Сказали, постараются найти семью Джила Переса, окончательно установят его личность. Я не знал, что мне делать. Чувствовал себя совершенно потерянным, внутри все словно онемело.
Мои блэкберри и мобильник звонили не переставая. Я опаздывал на встречу с адвокатами защиты в самом большом процессе моей карьеры. Двух богатых студентов-теннисистов, проживающих в Шот-Хиллсе, одном из самых богатых городков на территории округа Эссекс, обвиняли в изнасиловании шестнадцатилетней афроамериканки из Ирвингтона, которую звали Шамик Джонсон. Суд уже начался, потом его отложили, и теперь я надеялся, что адвокаты защиты пойдут на сделку с прокуратурой и согласятся на признание своих клиентов виновными в обмен на уменьшение тюремного срока, причем без возобновления процесса.
Копы подвезли меня к моему офису в Ньюарке. Я знал, что адвокаты сочтут мое опоздание попыткой надавить на них, но ничего поделать не мог. Когда вошел в кабинет, оба адвоката уже ждали меня.
Один из них, Морт Пьюбин, вскочил и заорал:
— Сукин ты сын! Ты знаешь, который час? Знаешь?
— Морт, ты похудел?
— Не пудри мне мозги.
— Подожди, нет, не похудел. Ты вырос. Это бывает с мальчиками.
— Совесть у тебя есть, Коуп? Мы ждем тебя битый час!
Второй адвокат, Флер Хиккори, просто сидел, положив ногу на ногу, уйдя в свои мысли. Серьезно я воспринимал именно Флера, а не крикливого, беспардонного, показушного Морта. Флера я боялся, как никакого другого адвоката защиты. От него постоянно приходилось ждать подвоха. Помимо прочего Флер (он клялся, что это его настоящее имя, но не развеял моих сомнений)[4] был геем. Ладно, нет в этом ничего удивительного, геи среди адвокатов не редкость, но Флер был воинствующим геем, как дитя любви Либерейса[5] и Лайзы Минелли, которое воспитывалось исключительно на песнях Барбры Стрейзанд и музыке из фильмов.
В зале суда Флер и не пытался скрывать свою нетрадиционную ориентацию — сознательно ее выпячивал.
Он позволил Морту побушевать еще пару минут. Сгибал и разгибал пальцы, любовался своими ухоженными ногтями. Потом поднял руку и небрежно ею взмахнул, оборвав очередную тираду Морта:
— Достаточно.
На совещание он пришел в фиолетовом костюме. Вернее, в сиренево-голубом или красновато- лиловом. Я не силен в точном определении оттенков. Рубашка была того же цвета. И галстук. И носовой платок. Даже — о Господи! — туфли такие же. Флер заметил, что я обратил внимание на его прикид.
— Нравится? — спросил он.
— Барни[6] присоединяется к «Виллидж Пипл».[7]
Флер нахмурился.
— Да? — Он поджал губы. — Наверное, ты можешь предложить и еще какие-то затертые попсовые сравнения?
— Хотел упомянуть фиолетового Телепузика, но не смог вспомнить его имени.
— Тинки-Винки. И все равно неактуально. — Он скрестил руки на груди, вздохнул. — Раз уж мы собрались в этом гетероориентированном кабинете, можем мы снять обвинения с наших клиентов и поставить точку?
Я встретился с ним взглядом.
— Но они это сделали, Флер.
Адвокат и не подумал возражать.
— Ты действительно собираешься вызвать эту чокнутую стриптизершу-шлюху в зал суда для дачи свидетельских показаний?
Я собирался представлять ее интересы, что не составляло для него тайны.
— Да.
Флер попытался сдержать улыбку.
— Я ее уничтожу.
Я промолчал.
И он уничтожил бы. Я это знал. Флер мог кромсать свидетеля, рвать на куски, но при этом не вызывал отвращения к себе. Мне доводилось видеть, как он это делает. Казалось бы, среди присяжных не могло не быть гомофобов, и уж им-то полагалось относиться к воинствующему гею с ненавистью или страхом. Но с Флером это правило не срабатывало. Женщинам-присяжным хотелось отправиться с Флером в поход по магазинам и рассказать ему о недостатках мужей. Мужчины не принимали его всерьез и думали, что уж он- то никоим образом не сможет их провести.
Вот почему обвинению приходилось туго.
— Что ты предлагаешь? — спросил я.
Флер улыбнулся:
— Значит, нервничаешь?
— Просто хочу уберечь жертву насилия от твоих издевательств.
— Moi?[8] — Он приложил руку к груди. — Я оскорблен.
Я просто смотрел на него. И пока смотрел, открылась дверь и в кабинет вошла Лорен Мьюз, мой главный следователь. Примерно моего возраста, от тридцати пяти до сорока, она при моем предшественнике, Эде Штейнберге, занималась только расследованием убийств.
Мьюз села, не произнеся ни слова, без приветственного взмаха руки.
Я вновь повернулся к Флеру:
— Так чего вы хотите?
