спорящих кто-то спокойно предлагал Джону Адамсу[12] присесть. История.
– Кто играл Томаса Джефферсона? – спросил Локвуд.
Сам он, конечно, знал ответ. Друзья превращали жизнь Майрона в сплошную викторину.
– В кино или на сцене?
Уиндзор сдвинул брови:
– Я не люблю экранизаций.
– Кен Ховард, – ответил Майрон.
– Верно. Самая известная роль мистера Ховарда?
– Тренер в «Белой тени».
– Опять верно. Кто играл Джона Адамса?
– Уильям Дэниелс.
– Прославившийся в роли…
– Несносного хирурга в «Сент-Элсвер».
– Актриса, игравшая Абигайл Адамс?
– Бетти Бакли. Лучшая роль – Эбби из «Восьми достаточно».
Уиндзор улыбнулся:
– Молодец.
Майрон смотрел на дома и машины, сливавшиеся в одну пульсирующую массу, и думал о Джессике. Перебраться к ней. Почему бы и нет? Он любит ее. Она любит его. Джессика сама это предложила. Обычно в любовных отношениях один партнер доминирует над другим. Это получается само собой. Равноправия практически не бывает. В их случае главную скрипку играла Джессика. Майрон понимал это. В любом случае постоянные намеки Эсперансы на то, что его «вышвырнули», показали ему истинное положение вещей. Отсюда еще не следовало, что он любил Джессику больше, а она его – меньше. А может, и следовало. Майрон уже ни в чем не был уверен. Одно он знал точно: Джессика очень редко делала первый шаг. Все, что ему оставалось, – это пойти ей навстречу. Он даже не мечтал услышать от нее такие слова. И все-таки что-то удерживало Майрона. Было слишком много факторов, которые тянули его в разных направлениях – так же, как с Терри.
Он долго взвешивал все «за» и «против», но так и не пришел ни к какому заключению. Хотелось побеседовать с кем-нибудь еще. Это его обычный способ – обсуждать проблемы с близкими друзьями. Вот только с кем? Эсперанса, самая надежная советчица, терпеть не могла Джессику. Уиндзор… он мало подходил для сердечных дел. Это все равно что искать воду в выжженной пустыне.
Майрон пробормотал:
– Джессика предложила переехать к ней.
Уиндзор секунду молчал, а потом спросил:
– Ты получишь все деньги за серию плэй-офф?
– Что?
– Тебя очень поздно приняли в команду. Ты уверен, что получишь всю долю от прибыли в плэй- офф?
– Не волнуйся. Я об этом позаботился.
Локвуд кивнул. Он смотрел прямо на дорогу. Стрелка спидометра колебалась на восьмидесяти милях – многовато для Третьего шоссе. Уиндзор постоянно менял полосы, виляя влево или вправо. Майрон привык к его манере водить машину, но все-таки старался отводить глаза от ветрового стекла.
– Ты останешься на игру? – спросил он.
– Не знаю.
– От чего это зависит?
– От того, будет ли там Проба, – произнес Уиндзор. – Ты сказал, ей нужна новая работа. Может, заодно мне удастся из нее что-нибудь вытянуть.
– Что ты ей скажешь?
– Это трудная дилемма, которая касается нас обоих. Если ты спросишь ее о звонке Даунинга, то выдашь себя с головой. Если это сделаю я, она удивится, чего ради я этим интересуюсь. В любом случае, при наличии мозгов, Проба что-нибудь заподозрит. Более того, если ей действительно известно нечто важное, она мне попросту наврет.
– Что ты предлагаешь?
Уиндзор склонил голову к плечу, изобразив глубокое раздумье.
– Пожалуй, я с ней пересплю, – усмехнулся он. – Вероятно, она развяжет язык в порыве страсти.
– Она спит только с игроками из «Гигантов» и «Драконов», – напомнил Майрон и, нахмурившись, добавил: – Ты хочешь с ней переспать?
Приятель пожал плечами:
– Альтернатива – высечь ее резиновым шлангом. Если только она не получает удовольствия от подобного обращения.
– Есть еще идеи?
– Я над этим работаю.
Они молча свернули к арене «Мидоуландс». Абигайл Адамс на CD-плеере сообщала Джону Адамсу, что женщинам в Массачусетсе нужны булавки. Уиндзор начал напевать под музыку. Затем он заметил:
– Что касается Джессики… – Он отнял руку от руля и помахал ею в воздухе. – Я не тот человек, с которым обсуждают такие проблемы.
– Знаю.
– Когда она тебя бросила, ты был в жутком состоянии. Не понимаю, зачем тебе рисковать опять.
Майрон посмотрел на него:
– Ты действительно так думаешь? Это очень грустно, Уиндзор.
– О да, настоящая трагедия.
– Я серьезно.
Локвуд иронически схватился за голову:
– О горе мне, горе, я никогда не испытывал того глубокого страдания, в которые погрузился ты, расставшись с Джессикой. Бедное, бедное дитя.
– Ты понимаешь, что не все так просто.
Уиндзор положил руку на руль и пожал плечами.
– Нет, мой друг, все очень просто. Реальной была лишь твоя боль. Остальное – иллюзия.
– Это твое мнение?
– Да.
– О всех чувствах вообще?
– Я так не говорил.
– Как насчет нашей дружбы? Она тоже всего лишь иллюзия?
– Мы говорим не о нас, – возразил Локвуд.
– Я просто пытаюсь понять…
– Тут нечего понимать! Я уже сказал, что не гожусь для данной темы.
Впереди вырастала огромная арена. Раньше она носила имя Брендана Берна, непопулярного политика, случайно оказавшегося в кресле губернатора в тот год, когда построили весь комплекс. Вскоре спортивные воротилы решили привлечь новые средства и переименовали ее в арену континентальных авиалиний – звучало неказисто, но, во всяком случае, не хуже старого названия. Брендан Берн и его свита подняли вой. Это возмутительно, вопили они. Комплекс по праву был назван в честь губернатора. Как они посмели переименовать арену? Что до Майрона, то он не видел тут проблемы. Что важнее – самолюбие политика или дополнительные двадцать с лишним миллионов долларов? Ответ напрашивался сам собой.
Майрон покосился на Уиндзора. Тот по-прежнему смотрел на дорогу, крепко держась за руль. Болитар вспомнил то давнее утро, когда от него ушла Джессика. Он тоскливо слонялся по дому, когда в дверь постучал Локвуд. Майрон пошел открывать.
Уиндзор с порога объявил:
