Все вокруг тяжело дышали и истекали потом. Лишь Майрон чувствовал себя скованным. Он опять взглянул на Уоллеса. Мяч вот-вот вбросят в игру. Затем что-то отвлекло его внимание, и он поднял голову. У входа стоял Уиндзор. Он скрестил руки на груди. На мгновение их взгляды встретились. Уиндзор кивнул. Раздался свисток. Игра началась.
Регги Уоллес пустил в ход так называемый словесный пресс.
– Ну что, дохляк, повеселимся? – воскликнул он. – Я сделаю тебя своей подружкой.
– Сначала своди меня в кино, – ответил Майрон.
Уоллес скорчил презрительную гримасу:
– Убогая шутка, старикан. – Он слегка пригнулся, приготовившись к атаке, и покачал головой: – Зря я не позвал свою бабушку. Ты бы с ней поладил.
– Это твоя прежняя подружка?
Уоллес бросил на него жесткий взгляд.
– Уже лучше! – буркнул он.
Вбросили мяч. Регги попытался вытеснить Майрона из-под корзины. Отлично. Физический контакт. Лучший способ успокоить нервы. Они начали толкаться, как борцы на ринге. Болитар стоял намертво – веса и роста ему вполне хватало. Регги пытался отодвинуть его задом, но Майрон прирос к полу, уперев колено в спину Уоллеса.
– Черт, – пробормотал Уоллес. – Ну ты и силач.
В следующий момент он сделал движение, которого Майрон почти не заметил. Регги мгновенно развернулся вокруг его колена, не дав ему времени даже оглянуться, и, используя Болитара как опору, пружиной взвился в воздух. Майрону показалось, что рядом с ним стартовал космический корабль. Он беспомощно смотрел, как рука Уоллеса приняла пас на уровне кольца. На миг Регги завис в воздухе, взлетел еще выше, став как бы невесомым, и уже по пути вниз вскинул мяч над головой и с чудовищной силой вколотил его в корзину. Удар сверху.
Регги приземлился под гром аплодисментов. Его насмешки градом посыпались на Майрона.
– Добро пожаловать в НБА, бывший герой! Или – никогда не бывший! Да какая, к черту, разница? Тебе понравилось, а? Как я выглядел снизу? Скажи честно. У моих кроссовок классные подошвы, правда? Я крутой. Я очень крутой! Что ты почувствовал, когда я вбил мяч прямо тебе в рожу? Ну, давай, старикан, скажи мне.
Майрон старался его утихомирить. «Драконы» начали атаку и упустили мяч. «Иноходцы» опять ввели его в игру и перешли на сторону противника. Уоллес сделал обманное движение, нырнул между защитниками и выскочил у штрафной линии. Он поймал пас и мгновенно бросил. Крученый мяч мягко упал в сетку. Три очка.
– Слышал, как он пролетел, старик? – завопил Регги. – Со свистом! Самый лучший звук в мире, будь я проклят. В жизни не слышал ничего приятнее. Даже когда женщина стонет от оргазма.
Майрон взглянул на Уоллеса:
– У твоих женщин бывает оргазм?
Регги рассмеялся.
Болитар посмотрел на часы. За тридцать пять секунд его подопечный заработал пять очков. Майрон быстро посчитал в уме. Такими темпами Регги сможет получать по шестьсот очков за игру.
Вскоре на трибунах стали свистеть. Но теперь эти звуки не превращались, как раньше, в музыкальный фон. В них не было ничего похожего на тот ровный и невнятный гул поддержки, поднимающий тебя, словно серфингиста, на самый пик волны, или на раздраженное гудение в стане противника, неизбежное и по- своему даже приятное. Слышать, как тебя освистывают твои собственные фанаты, как вся публика в зале набрасывается на тебя, – такого с Майроном еще не случалось. Он отчетливо различал каждое слово, брошенное зрителями, насмешки и ругательства, которые они обрушивали ему на голову. «Научись играть, Болитар!», «Уберите этого сосунка!», «Сломай себе другое колено и проваливай с площадки!» Он старался не обращать на них внимания, но они резали его точно ножами.
Затем в нем взыграла гордость. Он не даст Уоллесу вести игру. Всеми мыслями, всем своим сердцем Майрон устремился к этой цели. Однако колено за ними не поспевало. Он двигался очень медленно. До конца четверти Регги Уоллес заработал еще шесть очков – всего одиннадцать. Майрон получил лишь два, за простой бросок. Он чувствовал, что превращается в «аппендикс» – бесполезного игрока, который лучше всего ведет себя тогда, когда его никто не замечает. Майрон старался не путаться под ногами у других и не мешать стремительным проходам Терри Коллинза. Все, что ему оставалось, – это ограничиваться пасами и поменьше держать мяч в руках. Один раз он увидел просвет в защите и попробовал пробиться за штрафную линию, но центровой «Иноходцев» остановил его у самого кольца. Зрители подняли возмущенный вой. Майрон взглянул наверх. Мать и отец сидели, как две статуи, на своих местах. Двумя рядами выше группа хорошо одетых болельщиков, сложив ладони у рта, хором скандировала: «Болитар – на мыло!» Майрон увидел, как Уиндзор быстро направился в их сторону. Он протянул руку заводиле группы. Тот оперся на нее и спустился вниз.
Странно, хотя Майрон продолжал «гробить» матч, ему не удавалось ничего сделать в обороне и еще меньше – в нападении, внутри его сидела прежняя уверенность. Хотелось играть дальше. Он упрямо ждал своего шанса, отказываясь признавать то, что ясно видели восемнадцать тысяч восемьсот двенадцать зрителей (если верить громкоговорителю). Майрон не сомневался – удача к нему вернется. Он немного не в форме, только и всего. Скоро все изменится к лучшему.
Это напоминало то, что Костолом говорил о людях, пристрастившихся к азартным играм.
Первая половина игры закончилась. Уходя с площадки, Майрон взглянул на своих родителей. Они встали и с улыбкой кивали ему сверху. Он тоже улыбнулся и кивнул в ответ. Затем посмотрел на места, где сидела горластая компания. Крикуны куда-то испарились. Уиндзор тоже.
В перерыве с ним никто не общался, и Майрон просидел на скамейке до конца матча. Он догадывался, что на «паркет» его выпустил Бокс Арнстайн. Но зачем? Что он хотел доказать? «Драконы» выиграли с перевесом в два очка. Когда они вернулись в раздевалку и начали переодеваться, о Майроне уже забыли. Журналисты окружили Терри Коллинза, который провел блестящий матч, набрав тридцать три очка и одиннадцать раз выиграв подбор. Когда Майрон проходил мимо Терри, тот молча хлопнул его по спине.
Майрон стал развязывать кроссовки. Он думал, будут ли родители ждать его после матча. Наверное, нет. Решат, что ему лучше побыть одному. Родители любили вмешиваться в его жизнь, но при этом чувствовали, когда им лучше удалиться. Обычно они ждали его дома, иногда бодрствуя до самого утра. Дожидаясь возвращения сына, отец обычно смотрел телевизор на диване. Когда Майрон открывал ключом дверь, он притворялся спящим, положив на грудь газету и сдвинув на нос очки. И вот ему уже тридцать два года, а отец по-прежнему ждет его дома. Боже, он староват для таких дел.
Из-за угла выглянула Одри и вопросительно уставилась на Майрона. Он махнул ей рукой, и она подошла ближе. Журналистка сунула в сумочку блокнот с карандашом и вздохнула.
– Во всем надо видеть хорошую сторону, – произнесла она.
– Например?
– У тебя по-прежнему классная задница.
– Это из-за спортивных трусов, – усмехнулся Майрон. – Они обтягивают и поддерживают. Кстати, с днем рождения.
– Спасибо.
– «Бойся мартовских ид», – торжественно продекламировал Майрон.
– Иды – пятнадцатое число, – возразила Одри. – А сейчас семнадцатое.
– Я знаю. Просто не могу упустить шанс продекламировать Шекспира. Обычно это придает мне умный вид.
– Мозги и потрясная задница, – хмыкнула репортерша. – Кому какое дело, что у тебя проблемы с боковым смещением?
– Забавно, – заметил Майрон, – но Джессика не жаловалась.
– Во всяком случае, в лицо. – Одри улыбнулась. – Рада, что ты в игривом настроении.
Он ответил ей улыбкой и пожал плечами.
Одри огляделась по сторонам и убедилась, что их никто не слышит.
– У меня есть кое-какая информация, – тихо сообщила она.
