бельгийского побережья, которая умела смотреть на него так, как ни одна женщина до нее. Что бы он ни делал, она не выходила у него из головы. И напрасно Сидней Харпер уверял себя, что через какой-нибудь месяц-полтора Доминик уедет к себе домой и он никогда больше не вспомнит о ней.
Его будущее определено, и для нее там нет места... Его будущее — это Пат, его жена. Но ведь я пока не женат, подумал Сидней в оправдание себе.
В субботу утром Доминик встала очень рано и занялась прической и макияжем. К счастью, день обещал быть хоть и ветреным, но без дождя. Можно будет надеть пальто и юбку. Туфли лучше надеть на низком каблуке — вдруг придется много ходить пешком? — а на голову шелковую косынку, мамин подарок. Она спустилась к завтраку почти бегом и проглотила его в одно мгновение. Ровно в десять ноль-ноль она сидела в холле отеля, розовая от волнения.
Первым ее приветствовал Брюс. Влетев в вестибюль, он с разбегу прыгнул ей на колени и принялся восторженно облизывать ей нос и щеки. Доминик верещала от восторга и отбивалась от собаки — причем все одновременно, — а остановившийся в трех шагах Сидней с улыбкой глядел на них.
Когда они сели в машину, Брюс по привычке расположился на переднем сиденье рядом с Доминик.
— Если он вам мешает, я его отправлю назад.
— Ни в коем случае. — Доминик обеими руками вцепилась в жесткую шерсть собаки. — Ему там будет грустно и одиноко. И вообще, он мне нравится. Всю жизнь я просила родителей завести собаку, но они объясняли мне, что с ней некому будет заниматься... — Она с любопытством вертела во все стороны головой, пока они пробирались по тихим утренним улицам. — Если не секрет, куда мы едем?
— В Виндзор для начала... Если вы, конечно, не против.
— Загородная королевская резиденция? Замечательно!
— Только внутрь сегодня заходить не будем, ладно? Я хочу потом еще отвезти вас в Оксфорд, показать город и колледж, в котором я учился.
Доминик некоторое время молчала, словно собираясь с духом, а потом робко спросила:
— А Сент-Джеймсский парк нам случайно не по дороге?
Сидней удивленно поднял брови и совсем уже было повернулся к ней, но вовремя вспомнил, что он за рулем:
— Знаете, первый раз в жизни слышу, что кто-то захотел посмотреть Сент-Джеймс в это время года. Но, если хотите, то нам и вправду по пути.
— Нет-нет, я просто так спросила. — Она испугалась, что розовый сад ее любовных фантазий окажется унылым городским парком, в котором нет ничего, кроме голых черных деревьев.
— Тогда едем прямо в Виндзор. Там можно будет выпить чаю, кстати. Ну, как вам работается с Джейн Пауэрс? Вы не жалеете, что приехали в Англию?
— Ну что вы! Конечно, не жалею. Все так добры и очень деликатно мне помогают. Работы, правда, невпроворот. А миссис Пауэрс заставляет меня каждый день узнавать что-нибудь новое: история живописи, реставрация, работа с документами. Представляете, я и понятия не имела, как надо оформлять письма на спонсорскую помощь. Вчера мне доверили самостоятельно вести экскурсию. На английском языке, между прочим...
— Не сомневаюсь, что все прошло отлично.
— Да, по-моему, я справилась. Миссис Пауэрс сказала, что я теперь буду делать это каждый день, как и все остальные сотрудники. В Брюсселе прекрасный Музей изящных искусств, но такого двадцатого века я там не видела. Я думала, что неплохо разбираюсь в современном искусстве, а оказалось, мне еще надо столько учиться. Как я вам завидую, что вы окончили Оксфорд!
— Значит, домой пока не тянет? — Сидней коротко глянул на нее.
— Ну нет, я хочу здесь проработать хотя бы пару месяцев, если, конечно, миссис Пауэрс не выгонит меня раньше, — рассмеялась Доминик, потом спросила, осторожно коснувшись его рукава: — А Брюсу не пора погулять?
Ее легкое прикосновение горячей волной отозвалось во всем его теле. Для Сиднея это было столь неожиданно, что он только растерянно пробормотал:
— Мы обязательно отпустим Брюса погулять, но только после чая. — Потом быстро добавил, чтобы она не заметила, как он напрягся: — Скажите, Доминик, я сносно говорю по-фламандски?
— Вы замечательно говорите: у вас совсем нет грамматических ошибок и почти незаметный акцент.
— Ну это вы мне, конечно, льстите. Ни один нормальный чужеземец не в силах как следует справиться с вашими жуткими скрежещущими согласными.
— Да, мне говорили это, но, поскольку это родной язык моего отца, то мне трудно согласиться с таким суровым определением наших согласных звуков.
— Ох, простите, Доминик, я сказал глупость. Честное слово, я совсем другое имел...
— Я понимаю, не надо извиняться, — улыбнулась Доминик.
Какое-то время оба молчали, потом Сидней спросил, не отрывая взгляда от дороги:
— Вы сказали: родной язык отца... А родной язык матери?
— Французский.
— Ваша мама, значит, валлонка?
— Француженка. Они с отцом познакомились, когда он учился в Лионе.
— Знаете, Доминик, мне кажется, мы теперь достаточно знаем друг о друге, чтобы считаться друзьями.
— Ну, положим, я-то о вас ничего не знаю. Нет, на дружеские отношения это не похоже. — Она нахмурилась. — Понимаете, мне трудно это объяснить словами: вы — это вы, а я — это другое...
Сидней не стал лукавить, будто не понимает, о чем она.
— Все так... Однако я почему-то уверен — мы с вами все-таки друзья.
К этому времени они уже покинули Лондон, и Сиднею без труда удалось притормозить у обочины автострады. Он повернулся к ней и протянул узкую, но крепкую ладонь.
— Итак, друзья?
Доминик вздохнула и протянула ему руку.
— Ладно, друзья!
— И поскольку данное положение закрепляется отныне и навеки, можете смело обращаться ко мне на «ты», идет?
— Идет! — кивнула она. — Вообще-то я с самого начала считала вас своим другом, только я не знала, что вы тоже об этом думаете... Что ты об этом думаешь, — поправилась она и покраснела.
Сидней не стал говорить, что последние две недели он только об этом и думает, и хрипло произнес:
— Скоро будем в Виндзоре. Я покажу тебе Королевский замок и капеллу Сент-Джордж.
Поздно ночью, лежа в постели, Доминик подробно вспоминала весь этот день, который остался с ней на всю жизнь. Вспоминала, как они гуляли вокруг замка, вспоминала озорную улыбку Сиднея, Брюса, который смешно семенил вслед за ними, обаятельного пожилого хозяина кафе, который лично подавал им чай... Только сам Королевский замок напрочь выпал из памяти, как и знаменитая капелла Сент-Джордж, которую во всех туристических справочниках называют шедевром северной готики. Когда Сидней рядом с ней, все остальное становится не слишком интересным.
Потом был Оксфорд и Тринити-колледж.
— Здесь, в Тринити, я учился. Вообще Оксфорд — чудесный городок, летом здесь дома утопают в розах.
— Ты здесь был счастлив? — спросила Доминик.
— Да... Пожалуй, да... — Сидней помолчал. — Знаешь, никогда об этом не задумывался. — Как легко и просто ему обращаться к ней на «ты». Эта мысль поразила его.
Доминик мгновенно почувствовала его напряжение и пришла ему на помощь:
— А можно здесь где-нибудь поесть, я ужасно голодна...
— Я и планировал, что ланч у нас будет в Оксфорде, в любимом мною со студенческих времен рыбном
