Васильевной. Каждого из нас она по-матерински прижимала к себе и целовала в лоб. Пять раз она произнесла на прощание:
После Власовки нашим пристанищем стала протяженная лесистая балка Дуванная, расположенная в нескольких километрах от шахтерского городка Краснодона. Прибыв сюда, батарейцы под прикрытием густой листвы приступили к привычному делу — начали рыть укрытия для людей, лошадей, пушек, снарядов, повозок и кухни. Все делали на совесть, и, как оказалось, не зря: мы прожили здесь шесть недель. В сотнях землянок, вырытых вдоль балки, разместилась вся наша дивизия, уже укомплектованная людьми, техникой и лошадьми.
Началась размеренная учеба с недальними выездами на местность. Теперь за учениями батареи часто наблюдал Карпушинский.
Как-то вместе с Ваней я побывал в Краснодоне. От местных жителей мы услышали о зверской расправе немцев с группой краснодонских комсомольцев, тела которых были сброшены в шурф шахты. На одной из улиц встретили паренька с немецким автоматом, хотели отобрать, но он предъявил написанное от руки и подписанное каким-то командиром подпольной группы удостоверение на право ношения оружия. (Вскоре в «Правде» появилась публикация Александра Фадеева о «Молодой гвардии», затем его роман под тем же названием, а спустя много лет — развенчание ряда участников этой группы и даже сомнения в ее существовании. То, что видел и слышал я, подтверждает, что группа сопротивления была и действовала.)
Дней за десять до конца мая было объявлено, что в начале июня к нам приедет командующий 2-й Гвардейской армии для торжественного вручения дивизии гвардейского знамени. После этого, согласно правилам церемониала, все подразделения дивизии должны пройти торжественным маршем перед трибуной, где будут стоять командующий армией, командир корпуса и наш комдив.
И началось! Боевую учебу, включая учебные стрельбы, заменила подготовка к параду. Ежедневно проводились полковые строевые смотры, а через день — дивизионные. По много раз звучали команды «К торжественному маршу, поротно, побатарейно, на одного линейного дистанция...», и столько же раз каждое подразделение, стараясь чеканить шаг и дружно распевая свою строевую песню, проходило мимо строгих начальников, всегда замечавших какие-нибудь недостатки. Репертуар полковых артиллеристов включал пять песен, которые нам хорошо удавались. Это были: «Священная война», «Москва майская», «Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовет Отчизна нас...», «Артиллеристы, точней прицел!» и «Украина золотая, Белоруссия родная...».
К долгожданному параду нам выдали новое обмундирование, каждый начистил обувь и пришил подворотничок. Парад состоялся в жаркий день, пришлось долго ожидать, но, в общем, все прошло без неприятностей.
Глава 8. Воюем
Снова Миус. «Балка смерти»
Наступила вторая половина июля, и мы, теперь уже 87-я Гвардейская стрелковая дивизия, снова начинаем воевать. После ночного марша перед нами высокий правый берег Миуса, на этот раз севернее Новой Надежды. Целью наступления был глубокий прорыв немецкой обороны с последующим выходом в центральные и западные районы Донбасса. Наша дивизия изначально была во втором эшелоне наступления, поэтому в первый день лишь орудия артполка дивизии стреляли вместе с сотнями других стволов по рубежам обороны противника. Наступление развивалось очень медленно, только перед закатом стрелковые полки дивизии ввели на отвоеванный передовыми частями небольшой, километров семь глубиной, плацдарм у села Дмитриевка. Нас расположили среди поля в километре от переднего края. Было велено замаскироваться, отрыть временные укрытия. На это ушло полночи, но долго спать не пришлось. Едва забрезжил рассвет, как послышался гул приближающихся «юнкерсов». Вот уже хорошо видно как самолеты выстраиваются «змейкой», пикируя, входят в вираж — это всем фронтовикам известная немецкая «карусель» — и один за другим сбрасывают на нас свой воющий смертоносный груз. Один заход, другой, третий, и девятка пикировщиков выстраивается на обратный путь. А в это время уже приближается к нам, повторяет те же маневры и трехкратную бомбежку вторая девятка «юнкерсов», за ней без перерыва — третья, и этому аду нет конца. Зениток у нас нет, авиации не видно, а огонь из стрелкового оружия «музыкантам» не страшен. Как назло, на небе ни облачка, и бомбежка продолжается с неослабевающей силой. Передний край они не трогают — слишком близко свои, зато нам достается в полной мере. К полудню ярко-голубое небо тускнеет от пыли и пороховых газов, таким оно остается до заката. Бесконечно долгим был для нас этот день. Оглушенные звоном самолетных моторов, воем летящих бомб, грохотом взрывов, мы находились в непрерывном напряжении; лишь в короткие секунды тишины осматривались, не наступают ли немцы. К счастью, наш первый эшелон, не подвергавшийся воздушной обработке, продолжал теснить противника. Наконец стало темнеть, и мы получили возможность прийти в себя, проверить, все ли на месте. Не знаю, чем это можно объяснить, но наша батарея потерь не понесла. У полковых минометчиков осколком бомбы тяжело ранило в грудь моего приятеля красивого лейтенанта Бориса Глотова из Армавира. Осколок пробил его партбилет, лежавший в кармане гимнастерки.
После ночного обеда мы пошли вперед, полку предстояло выйти на передний край и продолжить наступление. К утру наша батарея расположилась вдоль лесополосы, до траншей противника было меньше километра, и мы готовились открыть прицельный огонь. Невдалеке лежало много советских солдат, убитых во вчерашнем ожесточенном бою, и несколько конских трупов. Под немилосердным июльским солнцем процесс разложения шел очень быстро, и мы все время ощущали трудно переносимый приторный запах трупов, спутник смерти.
По условному сигналу подготовки к атаке наши орудия открыли беглый огонь по переднему краю противника, а через пять минут, когда поднялась наша пехота, перенесли его в глубь немецкой обороны, стреляли пореже. Вскоре нам в ответ заговорили немецкие орудия и минометы. Сначала их снаряды ложились в стороне, но вот один угодил на позицию первого орудия моего взвода. Плетью повисла рука командира орудия Жоры Сенченко, двоих солдат легко ранило, пушку повредило. Других потерь в этот день не было, атака пехотинцев была успешной, и мы после полудня переместились еще на два километра. Воевать стало легче: передний край не бомбят, плацдарм стал побольше, да и мы все (после долгого отдыха) заново привыкаем к войне.
Наступление продолжало медленно развиваться, наш полк продвигался, но потери были немалыми. Через неделю после прорыва фронт остановился, чувствовалось, что сопротивление немцев стало более организованным. Батальон, которому был придан мой взвод (состоявший из одного орудия, второе было на ремонте), закрепился в подсолнухах на пологой высотке. Здесь же, метрах в ста от наших, окопались немцы. Когда стемнело, вместе с командиром орудия Тетюковым отправились выбрать позицию для пушки. Уже на склоне высоты, совсем немного не добравшись до батальона, мы неожиданно попали под залп родной «катюши» — многоствольного реактивного миномета. Это было ужасно: вокруг нас в течение минуты одна за другой рвались мины большого калибра. Не сразу отдышались и пришли в себя. Теперь показались вполне правдоподобными газетные сообщения о случаях, когда немецкие солдаты, побывавшие под обстрелом «катюш», сходили с ума. На командном пункте батальона, куда мы пришли через несколько минут, все еще возмущались: какой это негодяй так напутал, что мины не долетели до немецких траншей на целых полкилометра?!
Согласовав с командиром батальона место расположения пушки, метрах в ста за траншеями пехотинцев, я отправил Тетюкова за орудием и расчетом, велел прихватить и повозку со снарядами. Через час все они прибыли, и мы приступили к привычным земляным работам. Ночь была лунная, так что все было готово задолго до рассвета. Телефонист Николай Назаренко подключил мой аппарат к линии связи батальона. Передок орудия с уцелевшей парой коренных поместили у развалин кирпичного сарая на склоне высоты. Утро было довольно спокойным, шла ленивая перестрелка. Слева от нашей высоты начиналась
