сильный начался, а с-спрятаться негде. А когда сообразил, где я, – уже п-поздно. Ну, чтоб не выгнали, сел в углу, с-смотрю в пол, жду.
И – дождался.
– Г-гражданка, – говорят мне, – ваша очередь.
Встал я, а ч-что делать – не соображу. А дождь поливает за окном к-как из ведра.
С-слышу, женщины в очереди обсуждать меня стали.
– М-молодая, – говорят друг другу, – волнуется.
О-оглядел я себя: костюм на м-мне, правда, такой… бесполый-джинсовый. Прическа тоже – интернационально-молодежная…
«Ладно, – думаю, – зайду от г-греха подальше, врачу объясню, чего лишний шум п-поднимать?»
3-захожу – врач пишет что-то.
– Фамилия? – спрашивает, а сама г-голову от стола не поднимает.
– К-Криворучко, – говорю.
– Имя?
– Ж-Женя…
– Садитесь, – говорит врач, – Женечка. Вы, я вижу, у нас в-впервые?
– Ага, – к-кивнул я, – впервые. Я, видите ли, доктор, случайно…
– В браке состоите? – перебивает она. И – пишет.
– С-состою, – говорю я. – Т-третий год…
– Аборты были?
– Нет! – сказал я и испугался. – Н-не было…
– Молодец, Женечка, – похвалила врач и… п-пишет.
– В-видите ли, доктор, – решился я наконец все распутать, – я д-действительно Криворучко Женя… но я не женщина…
– Странно, – говорит врач и п-пишет. – Ну, ничего, раздевайтесь. Сейчас посмотрим!
«Ну, – думаю, – ладно. Ты сейчас п-посмотришь!»
Разделся по пояс, п-подхожу к ней вплотную. П-потрогала она, не глядя, мою грудь и г-говорит:
– Вам, – г-говорит, – Женечка, трудно будет к-кормить ребенка.
– Я ложкой его буду кормить! – заорал я.
– Вот и с нервами у вас не в п-порядке, – сказала она. И пишет. – Я вам, – г-говорит, – выпишу настой валерьянового корня, будете принимать три раза в-в день, а как только ребенок начнет ш-шевелиться, снова ко мне!
– Доктор! – в отчаянии выкрикнул я. – Я н-никогда не рожу!
– Все вы так вначале г-говорите, – отмахнулась она и – пишет, – а потом и не заметите, к-как родите. Да вы не волнуйтесь, – г-говорит, – п-пойдете в декретный отпуск, накопите силенок и – родите!
Т-т-тут она впервые подняла на меня глаза, и лицо ее с-стало б-белее халата.
– К-кто вы? – выдохнула она.
– К-Криворучко… Ж-Женя…
– Вы г-гангстер! – сказала она и рухнула в обморок.
А я с-с-с тех п-п-пор… з-заикаюсь.
Настоящий мужчина
Николай Кириллович – удивительный человек! Меня он удивляет вот уже… раз… два… три… четыре… второй год. С тех пор, как я с ним познакомился в планетарии, – он сидел, крепко сжимая подлокотники кресла, и негромко говорил: «Все системы корабля функционируют нормально…»
Сначала я подумал невесть что, но потом, когда включили свет, и звездное небо исчезло, успокоился – он выглядел вполне обыкновенно.
С тех пор он удивлял меня не раз, но в прошлое воскресенье удивил сильно. Я его встретил в парке культуры.
– Отдыхаете? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – Иду на охоту.
– Как так?! – удивился я.
– Если хотите, можете пойти со мной, – щедро предложил он.
Я согласился. Быстрым шагом мы миновали центральную аллею, свернули вправо и – подошли к тиру.
– Теперь максимум внимания, – скомандовал он. – Охота требует выдержки, твердой руки и зоркого глаза.
В тире мы взяли по духовому ружью, облокотились на стойку и стали прицеливаться.
– Люблю так вот на зорьке побродить с ружьишком, поднять вальдшнепа, послушать токование глухаря, – задушевно проговорил Николай Кириллович. И заботливо предупредил: – Русака не вспугните.
– Я в утку, – шепотом сказал я.
– Тогда бейте влет и дуплетом, – посоветовал он.
Я выстрелил и промахнулся. – Берите на корпус вперед, – сказал он, нажал курок, и дикий кабан на стенде опрокинулся вверх копытами.
Николай Кириллович удовлетворенно выпрямился и зарядил ружье вновь.
– Не знаю ничего азартнее и увлекательнее охоты, – проговорил он. – Только здесь я чувствую себя настоящим мужчиной. Только здесь ощущаю истинную полноту жизни!
Чтобы не промахнуться, я стал целиться в тигра.
– Вы что?! – возмутился он. – Они же занесены в Красную книгу.
– Я не знал, – сказал я.
– Незнание не освобождает от ответственности, – поведал мне Николай Кириллович и с горечью произнес: – Не думал я, что вы склонны к браконьерству!
– В кого же мне тогда стрелять? – спросил я.
– Стреляйте в волка, – строго сказал он.
Я долго и старательно целился и – опять промахнулся.
– Да… – сочувственно произнес он, – вы не добытчик!..
– Вообще-то я больше люблю рыбалку, – сказал я.
– А я только здесь чувствую себя настоящим мужчиной, – проговорил он, нажал курок и завалил еще одного кабана.
Мне стало завидно, и я вышел из тира на свежий воздух. Светило солнышко, чирикали на деревьях птицы. Я сел в тенек на лавочку и подумал:
«Удивительный все-таки человек Николай Кириллович! И не намного сумасшедшее тех, кто ради удовольствия убивает живое!»
В это время в дверях появился и сам Николай Кириллович. Довольный, он, сощурившись, посмотрел на солнце и сказал:
– А сейчас – привал!
И повел меня в кафе-мороженое.
Телевизор
Иван Сергеевич Подоконников сидел в кресле, держал в руках журнал с юмористическим рассказом и возмущался: – Черт знает что! Юмористический рассказ называется – плакать хочется! И ведь деньги еще за это получают, пи-са-те-ли! Да я… Да что я, любой дурак и то смешнее придумает!
Иван Сергеевич отвел душу и перевернул страницу. На следующей странице было напечатано: «Объявляется конкурс на лучший юмористический рассказ. Приглашаются все желающие. Премия триста рублей».
Иван Сергеевич крякнул и почесал затылок: «Ишь ты, петрушка какая! Триста рябчиков – считай, это… новый телевизор!»
Он посмотрел в угол, представил, что там вместо старого телевизора стоит новый, и подумал:
