привезенных из России для удобрения шотландских полей. Там только, в Шотландии, я узнал, что в Петербурге есть купец Степанов, который сорок лет ведет торговлю костями и продает их за границу ежегодно до 700 тыс. пудов. По возвращении в Россию я познакомился с г. Степановым и узнал, что он собирает кости на Волге, начиная с Казани, платя на месте по 3 коп. за пуд, везет их до Петербурга, где и продает англичанам по 50 коп. за пуд. Кости эти идут мимо тех русских губерний, где почва холодная и требует удобрения, но не возбуждают ни в ком желания приобрести их, и отправляются прямо через море на берега Шотландии.
При неустройстве нашего земледелия, нас обеспечивает в отношении к народному продовольствию только огромное пространство земель; достаточным сбором хлебов мы обязаны не искусству вести земледелие, не умению с ограниченными силами собрать хорошую жатву, а огромному труду крестьян, обрабатывающих обширные поля, труду, которому у нас нет другой оценки, кроме соразмерности с силами человека и условиями климата. Труд этот поглощает все время, и оттого земледелец не может развить себя и сознать в своих мыслях потребность внести в жизнь употребление нужнейших мануфактурных изделий, не говоря уже о том, что за употреблением всего времени на медленный и тяжелый труд, не облегчаемый земледельческой механикой, он не может приобрести излишних денег.
Доказательство того, насколько земледелие в России отстало и разъединилось с промышленностью, поражает на каждом шагу.
Для примера, представьте себе, что вы провели вечер в гостях у кого-нибудь в Москве или Петербурге; вы видели на этом вечере лампы, ковры, гастрономические редкости, щегольски одетую прислугу, хозяев и гостей в роскошных платьях: все это водворила в жизнь промышленность, и все это убеждает в том, что развитие внешней обстановки в передовых русских сословиях нисколько не отстало от Европы, но вот вы выходите из дому на крыльцо и подзываете с улицы извозчика; к вам он является как представитель силы и состояния земледелия. Что же вы видите? Тощую лошаденку, увязанную веревками сбрую, грубую и бедную одежду кучера; все это жалкая самодельщина - ясное доказательство отсталости сельского быта. Это явление из жизни частной, а вот и другое, из жизни городской, общественной, также доказывающее отсталость земледелия.
Москва имеет очень маленькую реку, в которую проведены стоки всех нечистот, портящие ее воду. Между тем эти нечистоты суть удобрение для полей и могли бы быть с пользою употреблены на возделывание земли около той же самой Москвы, ибо около нее нет ни обсеянных лугов, ни гуляющих стад, несмотря на то, что этот город составляет главный рынок для сбыта жизненных потребностей.
Отсталые люди говорят, что о таких вещах надобно молчать, а мы возражаем им: нет, надо говорить. Это поведет к изъяснению неустройства, следовательно и к развитию силы. Зачем стыдиться гласного сознания своих недостатков? Вся Европа очень хорошо понимает огромные средства России, данные ей природой для обогащения себя посредством земледелия; но чтобы наше земледелие воспрянуло и догнало английское, для этого нужно одно: чтобы разговор о недостатках не прерывался, а шел бы вперед и вперед, раскрывая их как можно более. Теперь уже по Москве ходит мысль о составлении компании для дренажа города, о собрании всех нечистот в один закрытый пруд, с целью удобрять из него ближние поля, отчего вода в реке избавится порчи, а окрестности города получат вид, оживленный растительностью и стадами. В такой мысли уже кроется и самое начало пользы, происходящей от уразумения неустройства.
Не одни мы, русские коммерсанты, но и все торговые сословия Европы должны желать, чтобы земледелие и скотоводство развились в России как можно скорей, ибо от этого зависит увеличение и правильный твердый ход всей вообще европейской торговли.
Доселе интересы русской земли не имели представителей, ибо купцы в России занимаются исключительно торговлей, а дворяне извлекали доход из своих имений или посредством личных налогов на крестьян, или через обязание их трудиться над обработкою господских полей почти даром. Все это отвлекало дворянство от необходимости углубиться в обработку полей и поставить их на степень европейского устройства.
Теперь начинается новая, счастливая эра для России. Наш благодушный и твердый в добре Государь дал повеление, чтобы во всех губерниях, где того пожелают, рассуждали открыто об улучшении быта помещичьих крестьян, на твердых основаниях, обеспечивающих будущность земледельческого сословия.
Вот теперь мы, русские коммерсанты, надеемся, что дворяне, перейдя из душевладельцев в землевладельцы, поймут важность устройства земледелия по способу европейскому и сделаются представителями выгод, от земли получаемых. Равно и крестьяне, сделавшись владельцами и арендаторами земли, примутся за обработку ее внимательнее, зная, что результаты их труда все принадлежат им. Таким образом русская земля увеличит ценность своих сырых произведений, против нынешнего, на сотни миллионов, кои, разлившись в народе, породят в нем потребность к приобретению не затейных, но нужных мануфактурных товаров.
Мы уверены, что успеха в действиях, открываемых теперь в России комитетам о крестьянах, желает вместе с нами и вся Европа. Да ниспошлет Провидение членам комитетов ясность в воззрениях и чистоту в намерениях!
Теперь просим европейских торговцев обратить внимание на следующее определение.
Напрасно Европа полагает, что она, отправляя свои товары в Россию, ведет торговлю с Россией. Нет! Все наши магазины и лучшие лавки в Москве, Петербурге, в губерниях существуют только для дворянства, купечества и чиновничества; яснее говоря, они существуют для миллиона жителей приблизительно. Еще можно считать, что городское мещанство и некоторые крестьяне, в числе также не более 1 млн. людей, покупают из простонародных лавок грубые мануфактурные изделия, на выделку коих первоначальный материал выписывается из других стран. Из этого выходит сам собою такой вывод, что Европа торгует не с Россией, а только с 2 млн. русских из числа 62 млн. При этом, конечно, нельзя не удивляться уродливому, безобразному распространению роскоши, если разложить всю ценность привозимых в Россию товаров на означенное число потребителей. Какая же представляется будущность для общеевропейской торговли, когда все народонаселение России получит средства и потребность приобретать мануфактурные товары! Если Европа к своему народонаселению привила это частью, то Россия, при избытке ее природных богатств, может привить это вполне ко всем. И тогда-то для европейской торговли открылась бы в Европе еще новая Европа!
О достижении этого надобно думать серьезно и рассуждать пространно, разбирая предмет со всех сторон. Не будем говорить теперь о средствах к достижению этого, но скажем несколько слов о тех способах, которыми земледельческое народонаселение Англии, Бельгии, Пруссии и Франции дошло до настоящей обеспеченности в жизни и до возможности потреблять мануфактурные изделия. Многие обстоятельства могли от меня ускользнуть во время короткого путешествия моего по Европе, но вот перечень того, что я успел заметить в составе самой жизни народа:
1. В Европе нет так называемых казенных земель, лежащих впусте и никому не доступных. Там все земли распаханы; имей только желание обделывать землю, и никто этого желания не задерживает, а напротив поощряет.
2. Владение землею у крестьян большею частью на правах прочного арендаторства и собственности; поля, при народных переписях и по произволу землевладельцев, не переходят беспрестанно из рук в руки, и потому каждый смело кладет в землю труд и деньги, удобряя ее почву и разрыхляя ее до степени сильнейшей растительности. Такое учреждение, скажем мимоходом, у нас, в России, при слиянии с общинным полем, необходимым при дробном наделе землею некапитальных крестьян, могло бы произвести огромное увеличение в урожае хлебов.
3. Везде проведены шоссейные дороги, чуждые всякой затейливости, но удобные, из города в город, из селения в селение; от этого лошадь земледельца не вязнет в грязи, везет в десять раз более и не теряет времени и сил, равно и сила людей не тратится на выворачивание возов из грязи. От легкости сообщений лошади не изнуряются, и это имеет прямое влияние на улучшение их породы, они делаются крупнее и сильнее, сообщения с рынками становятся
удобнее, следовательно возможность променять произведения земли на деньги ни в какое время года не встречает затруднений. Устройство шоссейных дорог имеет сильное влияние на народное здоровье и способствует к введению чистоты в крестьянских домах, по
тому что крестьянин на простых дорогах неизбежно находится в грязи, и ему не только трудно, но и
