царевых родственников и высших сановников. Там их ждали самые изысканные блюда и коллекционные вина из личного погреба владыки.
Капитан со вкусом причмокнул, словно ему самому довелось отведать эти деликатесы.
– Во втором зале меню скромнее, хотя не без затей. В третьем – блюда и вовсе с обычной монастырской кухни, а напитки самые простые. Всего интересу, что даром. Хорошо зная порядки, «Ванечка» решил угоститься там, где деликатесы. Он дождался, пока зазевается министр двора, и, прихватив двух приятелей, шмыгнул в процессию аккурат за членами Государственного совета. Все бы кончилось миром, но на беду Хвостов столкнулся нос к носу с обер-прокурором Синода. Представь себе, тот в черном мундире, обшитом серебряным позументом, такая же треуголка, лицо мрачное. Словом, не министр, а факельщик на похоронах по высшему разряду.
Для наглядности рассказчик на мгновение скорчил соответствующую физиономию, потом продолжил:
– К тому моменту наш герой успел отдать должное винным запасам митрополита. Узрев скучную рожу обер-прокурора, он за кричал: «Ваше высокопревосходительство, а где здесь монахи девочек прячут? Говорят, они такой цветник набрали, что турецкий султан обзавидовался!» От этих слов с бедным сановником чуть удар не сделался, а кусок севрюжатины, которой он угощался, встал поперек горла. Едва откачали…
Когда друзья отсмеялись, Виктор поведал, что шутка эта имела неожиданное продолжение:
– Второй раз на том же вопросе Хвостов погорел уже в Севастополе, когда его назначили градоначальником. Должность высокая, учитывая статус города – на уровне вице-губернатора. Приехал он с визитом к настоятельнице местной общины. Та приняла новое начальство, по обычаю, с хорошим угощением. «Ванечка» размяк душой, пришел в игривое настроение и брякнул ей: как, мол, насчет девочек? Настоятельница шутку не приняла, а напротив, пришла в негодование. В сердцах она накатала сразу две жалобы – министру внутренних дел и в Синод. Была бы одна кляуза, глядишь, дело обошлось. А так возникла переписка: Хвостову припомнили прежние прегрешения, поэтому все кончилось отставкой. Тогда он купил себе дом в Новом Херсонесе и не успокоился до тех пор пока не соблазнил всех молодых послушниц этой общины… Впрочем, вот мы и приехали.
Двери дома Щетининых в соответствии с духом времени были гостеприимно распахнуты для всех мало- мальски знакомых. Офицеры отдали фуражки горничной, с ее помощью почистились от дорожной пыли и без доклада прошли в гостиную. Здесь уже собралось около двух десятков людей, в основном солидного вида мужчины и модно одетые дамы. Молодежи было совсем немного: в дальнем от входа углу, возле рояля, четверо юношей оживленно беседовали с высокой белокурой девицей лет двадцати. Еще один молодой человек сидел за инструментом и, не сводя глаз с девушки, тихо наигрывал какую-то меланхолическую мелодию.
Бородулин представил Петра хозяйке дома – слегка полноватой, но совсем не утратившей привлекательности женщине. Она с интересом взглянула на поручика, улыбнувшись, протянула руку для поцелуя, без всякого жеманства попросила чувствовать себя как дома. Сидевший рядом с ней тучный господин с ухоженными бакенбардами сердито поджал губы – появление офицеров заставило его прервать рассказ о чем-то важном. Заметив это, они поспешили отойти, сославшись на необходимость поприветствовать других гостей.
Виктор подвел поручика к блондинке, оказавшейся дочерью хозяев. Звали ее Аглаей. Безусловно, она была привлекательна: стройная фигура с тонкой талией, узкое миловидное лицо, на котором Создатель с изяществом разместил чувственный рот, слегка вздернутый носик, голубые глаза, в которых лишь при должном внимании можно было обнаружить проблески острого ума. Оказываясь рядом с такими женщинами, мужчины охотно теряли головы и, напоминая собой павлинов, вовсю распускали перья в надежде добиться благосклонности. Лишь те из них, кто умудрялся не до конца уподобиться безмозглой птице, в какой-то момент начинали ощущать внутреннее беспокойство – что-то в Аглае определенно настораживало. Может быть, это «что-то» таилось в слегка опущенных уголках рта. Стоило ей перестать улыбаться, как в чертах лица тотчас же угадывался капризный ребенок, готовый без устали требовать понравившуюся ему вещь. Но только очень проницательный человек мог заметить, что эту особу переполняет стремление повелевать гораздо большим: а именно – судьбами людей.
Родись Аглая где-нибудь в Англии или Америке, ее наверняка ждало бы какое-то высокое предназначение. Она, несомненно, повела бы за собой суфражисток и стала бы крупной величиной в политике. Однако юная российская демократия оказалась пока не готова взвалить на плечи женщин дополнительную ношу в виде всей полноты политических прав. Вчера только какой-нибудь купец третьей гильдии Обмылков, убеждая избрать его гласным городской думы, приводил такой довод:
– Братцы! Супруга у меня нрава сурового – коли домой поздно заявляюсь, бранит, спасу нет. А так, всегда могу сказать, что был в собрании, по общественным нуждам.
И что теперь, прикажете встречаться с женой-занудой в зале заседаний? «Нет, господа, – рассуждали обыватели, – пусть там в Европах себе бесятся, а наши Дуньки обойдутся без равноправия. Хватит с них того, что получили право из-за жестокого обращения уходить от мужа и проживать по собственному паспорту». Поэтому, пока будущие участницы российского парламента играли в куклы, Аглае оставалось одно – диктовать свою волю окружавшим ее мужчинам, наказывая их тем самым за то, что они не позволяют ей повелевать целыми народами.
Все это Шувалов понял гораздо позже, когда ему пришлось провести в общении с девушкой не один день. Но в тот момент его менее всего занимал ее внутренний мир. Он хотел просто отдать дань вежливости и направиться к группе гостей, обступивших писателя Куприна. Однако Аглая решила по-своему. Не обращая внимания на обиженные лица своих недавних кавалеров, она взяла под руку представленного ей поручика и больше не отпускала от себя ни на шаг на протяжении всего вечера.
Когда позвали на веранду пить чай, она усадила Петра рядом, по правую руку. Она настойчиво втягивала Петра в разговор, поминутно перескакивая с одной темы на другую. Едва он успевал закончить мысль, как тут же следовал новый вопрос. Поначалу поручика смущал такой натиск, но скоро чувство неловкости исчезло, уступив место внезапно проснувшейся мужской гордыне. Ему льстило, что собеседница проявляет по-настоящему неподдельный интерес ко всему, им сказанному, что она, точно губка, впитывает каждое сказанное им слово. Незаметно их беседа вышла за рамки застольного разговора, предписанного правилами хорошего тона, превратилась в нечто большее, чем обмен пустыми фразами.
К концу чаепития на веранде появился профессор Щетинин. Едва взглянув на главу семейства, поручик с трудом сдержал смех. В его представлении именно так выглядел Жак Паганель – герой зачитанной в детстве до дыр книги «Дети капитана Гранта». Та же высокая нескладная фигура, те же всклокоченные волосы, тот же рассеянный взгляд. Только на длинный нос водружены не очки, а пенсне на черном шнурке. Неловко поклонившись гостям, Никита Семенович пробормотал слова извинения, сел на свободный стул, принялся за бутерброд с колбасой, отрешенно уставившись в зеркальный бок самовара. Гости продолжали спокойно беседовать, не обращая внимания на профессора, и Шувалов понял, что все давно привыкли к такому поведению хозяина дома.
Когда встали из-за стола и спустились в сад, были уже глубокие сумерки. Полагая, что пора и честь знать, поручик стал высматривать Бородулина, чтобы сговориться об отъезде. Внезапно Аглая, бросив на ходу: «Я сейчас вернусь», поспешила в дом. Тотчас рядом с Петром возник пожилой господин – судя по осанке, из отставных военных. Гордая посадка головы, большой нос с горбинкой, огонь во взоре из-под кустистых бровей невольно вызывали на ум определение «орел мужчина». Раскрыв массивный серебряный портсигар, незнакомец предложил:
– Угощайтесь, поручик. Лучший турецкий табак, папиросы сам набиваю.
– Благодарю вас, не курю, – учтиво отказался Шувалов.
– Тогда и я не буду, – сказал мужчина, щелкнув портсигаром. – Позвольте представиться, контр- адмирал в отставке Хвостов Иван Архипович. Так сказать, старожил здешних мест. А вы, Петр Андреевич, как я слышал, служите в Петрограде?.. Вы не удивляйтесь, что я так, без церемоний. Мы живем по- простому, искренне рады каждому гостю. Здешнее общество – люди весьма достойные, но иногда так хочется поговорить со свежим человеком, к тому же из самой столицы. Как долго намереваетесь пробыть в Севастополе?
– Может быть, недели две-три, – осторожно ответил поручик, вспомнив о предостережениях
