— Вы только купите калорифер, — сказал он. — И вовсе не обязательно жечь его весь день, комната небольшая, за ночь прогреется. Деньги я согласен получить в два приема. До Нового года — сейчас, остальные после.
Свитер согревал, но дрожь не проходила. Недалеко от вокзала была дыра, где обычно ночевал Коля- Коля.
Там хотя бы теплее, подумал Виктор.
На темной кухне, больше похожей на помойку, Коля-Коля с хозяйкой, грязной старухой, рыдая, пил водку. Виктору он обрадовался как родному.
— На! — он налил, всхлипывая, чайный стакан до краев. — Выпей, друг! За Васю Таракана!
— Не бойсь, доктора спасут! — перебила старуха. — Нынче медицина чудеса вытворяет!
— Взяли Таракана, взяли человека, — продолжал Коля-Коля завывать, как хорошо оплаченная плакальщица. — Замели, проклятущие!
Оказалось, что слезы эти меньше всего относятся к самому аресту. Коля-Коля оплакивал вообще акт неуважения к человеческой личности. По словам очевидцев, пострадавший гражданин, у которого Таракан вытащил кошелек из кармана, зверски его избил. Лежа на земле, Таракан кричал: «Не бейте! В милиции разберутся!» А этот гад поставил его на ноги и опять двинул по морде.
— Вся вывеска в крови! — скулил Коля-Коля. — Совести у людей нету! Вор в законе, весь Север прошел… Там его и пальцем никто не тронул, а тут какой-то фрайер избивает до крови! А ведь Вася инвалид. Туберкулезный он. Выпей, выпей, браток, подрезали вольной птице крылья!
Виктор выпил, но мрачные мысли не отставали. Кто следующий? И что ждет впереди?
Глава четырнадцатая
Близились Октябрьские праздники, по главной улице разъезжала машина с гидравлическим подъемником, предназначенным для замены перегоревших ламп, — высоко над проезжей частью вывешивались флажки союзных республик. Автомашина службы «Ригасвет» улиткой ползла вдоль осевой разметочной линии. Виктор и Эрик залюбовались рабочим, стоявшим в выдвижной металлической корзине: он брал из стопки флажок и точным движением цеплял его за проплывающий мимо провод или оттяжку.
Братья сидели в «самозваном» скверике, фактически во дворе, заросшем старыми кустами сирени, жасмина, вишневыми деревцами. Детская песочница, качели и скамейки тоже, видимо, появились еще в то время, когда этот двор был скрыт от постороннего взгляда за дощатым забором; но вдруг почему-то возникла необходимость снести забор, и окрестным жителям достался еще один зеленый уголок, сюда стали наведываться в основном дети. Вечерами со всего района в скверик стекались собачники — очень уж нравилось колли, пуделям и прочим псам справлять свои надобности под сенью сиреневых кустов.
Четырехэтажный дом смотрел из глубины двора на эти перемены.
— Что поделываешь на праздники? — спросил Виктор.
— Поведу жену на бал.
— Для тех, кому за тридцать? Слышал, теперь только два вида вечеров. Для тех, кому за тридцать и кому нет еще пятнадцати.
— Мы сняли столовую. В складчину. С оркестром.
— Лучше бы в ресторане.
— Не все могут сколачивать тару в подсобках и зарабатывать три сотни в месяц.
Виктор невольно взглянул на свои ладони. Фаланги пальцев в ссадинах, кожа растрескалась, полно заноз. Неприятно ныли мелкие незаживающие ранки, которые он по неопытности наживал, работая с металлической лентой.
— Идет! — Виктор локтем подтолкнул Эрика.
Женщина свернула в скверик. Усыпанная гравием дорожка вела к дому. Над дверью горела лампочка без плафона — несколько ступенек парадной лестницы она освещала ярко, как сцену. Женщина была хорошо видна. Независимый вид, лицо ухоженное, элегантная сумочка. Удерживая в памяти облик проходящей женщины, они затем впивались взглядом в окно на третьем этаже, второе от угла. Из этой она комнаты или нет? Если из этой, то сейчас в ней вспыхнет свет, если нет… Если не из той, то им все равно. Они тут для того, чтобы дождаться женщину, которая зажжет огонь во втором окне от угла. В окне с белыми накрахмаленными занавесками, расшитыми светло-зеленым орнаментом, идущим плотными горизонтальными рядами, — при дневном свете удалось различить и эти мелочи…
— Не она, — вздохнул Виктор, едва осветилось другое окно.
— Что ты ей скажешь? — спросил Эрик.
— Почему я?
— Потому что ты старше, тебе и карты в руки.
— Я старше только по документам!
— Ну, потому что из-за тебя мы начали.
— Еще не сказано, она ли это будет.
— Почти наверняка. Время совпадает, место совпадает… Семейное положение совпадает… Слишком много совпадений для одного человека.
— Кроме одного: родила ли она двойню? Пока нам это неизвестно.
— Раз уж тебя взяли Вазовы-Войские, нигде в документах двойня фигурировать не может. В документах значусь один я. — Эрик приумолк, затем продолжал: — Много адресов осталось?
— Восемнадцать и дама с улицы Пиена.
Они уселись спиной к дому, глядеть на улицу было веселее, и принялись болтать о всякой всячине, чтобы разрядиться. Слишком долго ждут они своей минуты, которая тем не менее неотвратимо близится, — так истощается струйка в песочных часах. Хотя эта женщина может вообще не прийти, соседи предупреждали: с работы она возвращается затемно.
— Черная икра не нужна? Мне утром предлагали, а я не взял. Куда девать? Чай иногда дома завариваю, и все. Ветчина и рулет сегодня были. Если что-нибудь надо, я возьму.
Эрик покачал головой.
— Не беспокойся, мне вовсе не трудно.
— Ты не понял.
— Дурак!
— Какой уж есть, не взыщи.
— Это потому, что ты… Ты даже не представляешь себе, как люди живут. Но я, к сожалению, так жил, и, может быть, моя беда именно в том, что копыта и ребра меня уже не удовлетворяют, я тоже хочу кусок вырезки!
И Виктор принялся выкладывать свои наблюдения за несколько недель работы. Он рассказывал посмеиваясь, а Эрик отчего-то краснел, будто это он, а не кто-то другой пользовался всяческими лазейками, чтобы подкармливаться. Он с радостью возразил бы, если бы мог. Виктор быстро освоился с торговой атмосферой, продавщицы ему симпатизировали, так как он никогда не отказывался перетащить мешок или ящик во время отлучки подсобника. В головном магазине работали почти исключительно женщины в возрасте. Сами они на Виктора не заглядывались, но женить обещали — в каждой женщине, затаившись, живет сваха. Если выпадал юбилей и в честь него устраивалось кофепитие, обязательно приглашали и «того парня с молоточком». Ничто не предвещало, что над его головой сгущаются тучи, однако два дня назад директор имел неприятный телефонный разговор, после которого стал смотреть на Виктора другими глазами.
— Кто тебя интересует? — Директор не сразу понял собеседника, так как слышимость была неважной. — Какой парень?
— Тот, что возится с тарой.
— Что тебе от него нужно?
— Мне ничего не нужно, я просто сижу и размышляю.
— Это Всеволод просил его устроить.
— Всеволод! Ты что, Всеволода не знаешь! Он всегда был сердобольным человеком!
— Они вместе были… Ну там… Ты меня понял? Мальчишкой наломал дров, что же теперь, всю жизнь попрекать?
