ВНУТРЕННЯЯ ФЛОРИДА
Над лесистой седловиной занималась заря. Смутные тени, шнырявшие всю ночь вокруг бивуака на платановом острове, растворились с первыми солнечными лучами. Умолк даже лягушачий хор, и лишь птичьи крики да утробный рев бредущего вдалеке болотного буйвола нарушали тишину начинающегося дня.
Юг, над которым гуще стояли облака, мерцал чарующим зеленым светом, словно растворившиеся в небесах звезды оставили болотному своду свой льдистый отблеск, и он окрасился в цвета Великой Топи. Торфяники уже осветились, а под купами рощи исполинских платанов все еще густились остатки тьмы, не торопясь убегать под натиском розовой зари. Костер почти погас, и над слабо потрескивающими углями вились хлопья пепла. Под кустом, где дремал, привалившись к топору, Аграв, раздался могучий зевок. Затем один из последних сгустков темноты оказался разорван снопом искр, высекаемых кресалом. На лезвии топора занялся трут, из него вырвался язычок пламени, разросся, и лесоруб встал во весь рост. Он бросил тлеющий трут и пригоршню щепок на угли и принялся хлопотать у просыпающегося костра, фигурно выкладывая сверху ветви кустарника. Гревшиеся у горячего пепла мутанты попятились от жарко взметнувшегося пламени. Аграв, напевая, двинулся в северную часть рощи и принялся крушить сломанный ветром древесный ствол. На шум, поднятый его немузыкальным басом, мерным стуком топора и сочным хрустом дерева начали просыпаться остальные. Только Вагр, обходивший сухой островок дозором, чтобы не заснуть, приплелся к костру с красными глазами, расстелил на земле кожаную куртку, подоткнул под голову мешок и захрапел.
Колдун, которому на ночь вновь завязали руки, молча тронул сапогом бок метса, который оглядывал ничего не видящим со сна взглядом болотный пейзаж. Северянин, уразумев, кто и что от него требует, повернулся к Вельду, вопросительно подняв брови.
— Развяжи его, мальчик мой, — сказал эливенер, направляясь к ближайшему ручейку, чтобы умыться. — Только не давай ему собирать любые травы или притрагиваться к моему мешку.
Карк презрительно плюнул в сторону, демонстративно перепрыгнул вещи седобородого и принялся разглядывать зеленые отсветы над южной частью полуострова.
Иир'ова и Ушан затеяли притворную грызню, и Кену пришлось отгонять их от беспокойно заворочавшегося Вагра. Отойдя подальше от бивуака, мутанты продолжили свои игрища: Ирм старался схватить желтого за пушистый хвост, а тот вертелся юлой, все время норовя оттаскать иир'ова за загривок. Вскоре они все равно разбудили Вагра. Тот вскочил, кинул в них камнем и с проклятьями убрел от костра досыпать в сырую темень под дальними платанами. Все это время адепт зла пялился вдаль. Утренний ветер шевелил полы его зеленого балахона, и метсу показалось, что он смотрит на гигантскую лысую птицу с подрезанными крыльями, которая в душе еще не оставила надежды когда-нибудь взлететь к облакам.
Когда вернулся эливенер, с бороды которого капала вода, северянин перестал приглядывать за замершим, словно статуя, некромантом, и сам направился к ручью. Болотная вода попахивала тиной, и в ней шныряли полупрозрачные головастики, но атвианского следопыта такие мелочи смутить не могли. Он разделся и принялся шумно обливаться водой.
Приведя себя в порядок и окончательно проснувшись, Кен принялся разглядывать свое тело. Конечно, после долгого плена он успел немного отъесться, но прежней упругой мощи в мышцах не наблюдалось. Он выглядел уже не изможденным, но все еще излишне для мужчины из Тайга изящным. Правда, раны от пыток и схватки с лемутами на берегу Змеиной Реки затянулись, оставив еле заметные белесые шрамы. Скоро исчезнут и они, решил метс.
— Эй, северянин, помоги дрова тащить! — крикнул ему Аграв, закончивший рубку бревна. Быстро одевшись, метс подошел к нему, оглядел кучу поленьев и спросил:
— Ты что же, Рыжий, собираешься всю рощу спалить, или вон того буйвола отловить и зажарить?
— Хорошо бы! Знаешь, какой у него горб вкусный, если в углях запечь? Пальчики оближешь. Только, чтобы его добыть, всей нашей деревни мало, больно здоров копытами махать и бодаться. Да и бегает по болотам, что твоя водомерка по реке.
Аграв дал Кену под каждую руку по огромному полену, а сам взял на плечи более тонкие и длинные бревнышки.
— А ты уже совсем неплохо по-нашему балакаешь, — одобрительно сказал Аграв.
Кен ничего не ответил, внимательно следя за тем, чтобы не уронить себе на ногу суковатое полено.
Свалив свою ношу у костра, они вернулись за новой порцией.
— А дров столько потому, что нужно, прежде чем соваться в Топь, просушить как следует обувь, да натереть ее салом. И одежду, мешки, плащи над огнем подержать. Там, — он махнул рукой в направлении затянутого зеленоватой пеленой юга, — мы вряд ли найдем горючего в нужном количестве, а у нас еще после последнего дождя все не просохло. Ирму да лисице этой не за чем следить, кроме шерсти да хвоста, а нам еще топать и топать.
Пока внявший советам рыжего метс потрошил свой мешок, прилаживая одежду и амуницию возле огня, Аграв по-хозяйски распоряжался вещами продолжавшего спать после ночной вахты побратима.
Уставшие от возни мутанты некоторое время следили за непонятной им людской деятельностью, а потом отправились к ручью отмачивать соленое мясо. Вернувшись назад едва не передравшись из-за еды во второй раз, они стали пропекать мокрые мясные полоски, нанизав их на острые тростниковые стебли.
Солнце катилось к зениту, а колдун все стоял на том же месте, овеваемый налетавшим с юга болотным ветром. С деревьев бесшумно опадали листья. Один из них едва не коснулся лица некроманта, и он нервно дернулся. Ему показалось, что на него падает сухая рыбья чешуйка. Картина облетающих платанов кого угодно могла ввергнуть в необъяснимую тоску. Листья, погружаясь во мглу, царящую над влажной почвой, напоминали причудливых птиц или маленькие парусники, отправляющиеся в дальнее путешествие по волнам неизведанного. Туманные реки, подхватывающие их, влекли частички печального листопада, то ввергая их в пучины, то повторно вознося к потерявшим свой покров голым ветвям, то кружа на месте.
Колдун опустил глаза и уставился сквозь толщу мутной воды, дрожащей от хаотического мельтешения головастиков, на шероховатое илистое дно большого омута. Утонувшие в луже солнечные лучи отбрасывали от камней причудливые блики, в которых эливенер увидел бы отражение головокружительной глубины небесной лазури, а некромант склонен был узреть отблеск Вечной Пустоты.
— Пожалуй, мне здесь нравится, — неуверенно сказал сам себе Карк и со скрипом почесал лысый череп.
— То ли еще будет в Великой Топи! — откликнулся неслышно подошедший сзади отец Вельд, лучащийся радостью. Он остановился рядом с адептом зла и улыбнулся окружающему миру.
Холодная свежесть ранней весны овевала обоих. В сизом небе стремительно мчались облачные стаи, похожие на серебристые рыбные косяки. Ярко-рыжий солнечный диск при взгляде на него словно бы мелко дрожал и шел рябью. Эту иллюзию создавал ветер, проносящий воинство облаков с невероятной скоростью, словно торопился прогнать их над землей до наступления вечера.
— Какой-то ты тихий и смирный для колдуна Зеленого Круга, скажу тебе честно, — сказал эливенер после долгой паузы. Лицо чернокнижника стало мертвенно-бледным, словно обмотанным полосками из видавшего виды пергамента. Он глухо сказал, отворачиваясь от эливенера и идя к костру:
— Легко смеяться над побежденным.
Отец Вельд пожал плечами и направился следом. Внезапно некромант обернулся, и седобородый отшатнулся от неожиданности: на него словно смотрел самый настоящий мертвец, поднятый из могилы богопротивным Искусством.
— А знаешь ли ты, почитатель букашек и бескрылых птах, почему вам никогда не удавалось и не удастся захватить члена Темного Братства живым, и подробно допросить? — голос его напоминал шипение проколотого шилом бурдюка с прокисшим вином.
— Мы все умеем одним плавным напряжением воли обрывать в себе нервные окончания, идущие от немощной плоти к мозгу, и растворяться в Великой Пустоте! И в руках допрашивающих остается горстка
