собственниками яхты и ушли радостные и сияющие.
Утром я заявил местным властям, что являюсь владельцем судна, которое стоит у причала яхт-клуба в Бальбоа, и намерен вернуться на борт. Я заверил их, что через некоторое время смогу представить необходимые документы и объяснить причины, вынуждающие меня на собственный страх и риск плыть в Австралию. Сначала они колебались, но, видя, что я полон решимости, согласились отпустить меня, как только я сумею подтвердить свои слова.
Мы договорились с Джорджем, что я подготовлю яхту, которую мы еще не видели, к отплытию, а он взойдет на борт в последнюю минуту, перед самым выходом в море. Ночью мы снова перелезли через забор и пошли взглянуть на свое приобретение.
В яхт-клубе нам указали какую-то расплывчатую тень около пирса — это и был «Язычник». Мы подплыли к нему на лодке и при свете карманного фонарика осмотрели палубу, оснастку, трюм. Никогда еще двадцать девять футов не казались мне такими короткими; Джордж, вероятно, испытывал то же чувство. Во всяком случае, осмотрев яхту и увидев, что она собой представляет, он стал больше говорить о предстоящем суде, чем о нашем путешествии. Он надеялся, что приговор не будет слишком суров. Я не стал смущать Джорджа вопросом, поедет ли он со мной.
На следующий день иммиграционные власти с большой неохотой выпустили меня на свободу.
К тому времени сообщения обо мне уже появились в газетах. Люди приходили на пристань, глядели, как я привожу яхту в порядок, и покачивали головами. Но я не обращал на них внимания: я был владельцем яхты, гордился этим и, стремясь быстрее подготовить ее к путешествию, целиком ушел в работу.
Вскоре я объявил, что хочу взять с собой кого-нибудь, желательно человека, умеющего управлять яхтой, так как сам я в парусах ничего не смыслю. Но до последней минуты я мало интересовался тем, кто будет моим товарищем. Претендентов оказалось трое.
Первым пришел Джим, демобилизованный матрос. Его жена тоже была в Австралии, в Мельбурне, и никак не могла выехать оттуда; он не виделся с ней уже семнадцать месяцев. Как и я, Джим безуспешно пытался найти попутный корабль. Он всерьез подумывал о том, чтобы сесть в спасательную шлюпку и выйти на ней в океан; в это время он и услышал о моей затее. Договорившись предварительно по телефону, мы встретились в баре в Бальбоа. Джим тоже никогда не плавал под парусами, но твердо верил, что «нет такой вещи, которую два американца не смогли бы сделать: там, где не справится один, поможет другой». Джиму не терпелось увидеть яхту, и я предложил пойти взглянуть на нее. Этого делать не следовало, нужно было промолчать и привести его на судно лишь перед самым отплытием. Когда я показал Джиму тендер, он решил, что я его разыгрываю: до последней минуты он был убежден, что речь идет о большой яхте, длиной футов в пятьдесят, стоявшей рядом с «Язычником».
Не найдя на яхте камбуза и ванной, Джим скривил губы и заметно приуныл. Когда мы расставались, я понял, что больше не увижу его.
Имя второго претендента я так и не узнал — на яхте он долго не задержался. Он заявил, что «ищет приключений», но лишь таких, какие он испытал, когда служил в торговом флоте.
Я давно привык к тому, что какой-нибудь третий помощник капитана небольшого торгового судна носит на себе не меньше золотых галунов, чем капитан «Куин Мэри». Мой предполагаемый спутник оказался человеком именно такого сорта. Он рассыпался в похвалах при виде огромной яхты и поинтересовался, скоро ли мы отправимся. Я объяснил ему, что моя яхта всего двадцати девяти футов длиной, а отплывем мы, как только он перевезет свое имущество.
Он никак не мог примириться с мыслью, что «Язычник» в самом широком месте всего в два раза шире обыкновенной кровати и только в четыре раза длиннее ее. Места для «приключений» оказалось маловато.
Наконец появился и третий претендент, вернее, сразу двое,— то были близнецы, способные лишь бездельничать да любоваться красотой южных морей. Я сразу решил взять их и вряд ли сделал бы лучший выбор (разве что принял бы на борт капитана, обогнувшего на паруснике мыс Горн). Это были два котенка, изгнанные за ненадобностью из близлежащей механической мастерской. Увидев их, я забыл все сомнения и разочарования последних дней и решил, что котята вполне заменят мне экипаж.
Я надеялся, что по объявлению в газете ко мне придет хотя бы неопытный моряк. Я мечтал о товарище — все равно, будет ли он черным, белым, красным или желтым. Только бы он не оказался желторотым и не вздумал на другой же день вернуться обратно. Но когда двадцать четвертого мая, через две недели после покупки яхты, ко мне никто не пришел, я погрузил последние припасы, привел в порядок оснастку и стал ждать благоприятной погоды. Время летело быстро. Я знал, что сейчас над Тихим океаном небо сияет голубизной и такая погода продержится до октября, а потом начнутся штормы. В моем распоряжении было четыре месяца — время, достаточное, чтобы доплыть до Тасманова моря и до Австралии, если отправиться в путь немедленно.
Я распрощался со всеми знакомыми. Перед самым отплытием мои доброжелатели навалили на пристани целую гору книг, журналов, продуктов, кухонной утвари и посуды.
Вечером, стоя на палубе, я с наслаждением вдыхал чистый, прохладный воздух. Ночь была светлая и звездная, с севера дул свежий, ровный ветерок.
В ПУТЬ
Ближайшей моей целью после отплытия из Панамы были острова Галапагос, расположенные примерно в тысяче миль к юго-западу от Панамы. Если же я пройду мимо Галапагоса (а это казалось мне вполне возможным, так как я не знал навигации и не имел времени основательно изучить ее), то возьму курс на Маркизские острова, еще на три тырячи миль западнее.
Снова и снова я размышлял, как поднять паруса и благополучно провести яхту по фарватеру. Целую неделю я дрожал, думая о первых минутах после отплытия. Как будет вести себя яхта, когда я подниму паруса?
У меня была книжка с заглавием «Как управлять парусным судном». Каждый день я открывал ее, запоминал специальные термины и мысленно рисовал себе порядок постановки парусов. В такие минуты я весь как-то съеживался и казался себе маленьким и беспомощным. Начало путешествия я продумал в мельчайших подробностях: оттолкнувшись от буя, бросаюсь к свернутым парусам. Отплывать я буду, конечно, рано утром. Подниму сперва кливер, потом стаксель, потом грот… все, как написано в книге. Если ветер будет с севера, «Язычник» сразу ляжет фордевинд. Если, наоборот, ветер будет южный, я поведу яхту, лавируя от одного берега канала к другому. Несмотря на отсутствие опыта, я надеялся вывести яхту в океан при любом ветре.
Час отплытия приближался. Наступило двадцать пятое мая, суббота. С юга дул легкий ветер. Мое суденышко и я сам были в полной готовности.
В шесть утра я уже вышел на палубу, так как намеревался пройти канал прежде, чем появятся другие яхты. Я не хотел, чтобы люди видели мои первые попытки справиться с парусами и румпелем. По той же причине я отказался от пробного плавания по заливу. Знатоки в форменных фуражках, развалившиеся в креслах около яхт-клуба, обрушили бы на меня целый поток «соленых» острот при любом маневре, не соответствующем их аристократическим спортивным приемам.
Втащив наверх маленький ялик, я закрепил его у правого борта рядом с рубкой, снял чехлы с парусов, освободил фалы и шкоты. Потом я завел мотор, и винт начал медленно вращаться. Тогда я побежал на нос и стал возиться со скобой, прикреплявшей якорную цепь к бриделю буя. Через несколько секунд «Язычник» был свободен и медленно двинулся вперед. Встав у румпеля, я направил яхту по каналу.
Я решил не поднимать пока паруса, и «Язычник» медленно шел только на моторе. Закрепив румпель, я поспешил на нос, чтобы подготовить якорь на случай необходимости. Цепь намоталась на якорь и, запутанная, валялась возле переднего люка.
Я поднял якорь, потянул за цепь, чтобы распутать ее, и хотел положить якорь поближе к клюзу. В это мгновение палуба слегка накренилась, я споткнулся о погон и спиной шлепнулся в воду. Якорь сразу же
