Пришлось взять в руки семиструнный инструмент и пройтись по струнам. Вообще, «песни у костра» я не люблю, хотя играю на семиструнке неплохо: дед научил. Однако поднять настроение коллектива стоило.
– Тогда, граждане артельщики, извиняйте за качество – данные подкачали, ибо не певец. Но раз просите, можно и сыграть.
Видимо, все, кроме Юриса, ожидали от угрюмого головореза чего-то другого. Песню эту я выучил давно, ее часто пел мой дед, аккомпанируя себе на старой потертой гитаре. Песен он знал множество, но эту пел только раз в году – девятого мая, при этом глаза его становились далекими, затуманивались слезами, будто бы видел он нечто свое, о чем никому из родственников никогда не рассказывал.
Разговоры за столом стихли, все, даже молодежь, слушали старую военную песню, написанную более полувека назад таким же простым солдатом, попавшим в островок тишины и безопасности. Простые и бесхитростные слова брали за живое. Все мы живем во тьме обыденности, лишь изредка освещаемой светом яркого, всегда разного для каждого в отдельности и такого общего для всех счастья.
Последние аккорды стихли. Артельщики молча подняли налитую до краев разнокалиберную тару, и Слон, взяв свою битую алюминиевую кружку, дрожащим от напряжения голосом сказал:
– Третий тост, братки. За тех, кто уже далеко. За тех, кто не вернулся. Мягкой вам землицы, ребята.
Все встали и, не чокаясь, выпили до дна. Третий тост всегда пьют одинаково: никто не закусывает, стараясь вобрать и одновременно заглушить в себе всю горечь и боль за тех, кто, может быть, только вчера был рядом, отдавал последний «рог» к автомату, делил с тобой последний глоток воды, банку консервов. С матюгами и песнями пер на себе, когда ты, весь в кровище и говне, просишь: брось, уходи сам. Горестный и светлый тост – чтобы помнили. Память – это все, что павшим нужно от нас, живых. Им, видимо, спокойнее от осознания того, что они ушли, а мы чуток задержались, потому что они сделали это ради нас. Помнить – это самое малое, что может сделать живущий в долг…
Потом гитара пошла по кругу: каждый припомнил любимую песню, и хор нестройных, хмельных голосов еще около двух часов кряду мог слышать любой, кого угораздило пройти мимо башни. Потом все само собой сошло на нет, да и пьянки я никогда не одобряю. Тем более в такой обстановке, ведь в любой момент можно ожидать форс-мажора со стрельбой и фейерверками. Когда даже Норд угомонился, уронив голову на стол, я и более-менее трезвый Слон разнесли всех по койкам, прибрав застольный бардак, и сами отправились на боковую. Добравшись до своей постели из снарядных ящиков, я снял верхнюю одежду, положил пистолет возле себя на пол так, чтобы «ствол» не был заметен со стороны. Потом рухнул и проспал без малого десять часов. Сны, как всегда, не мучили, я даже слышал всякие бытовые звуки, наполняющие дом, когда хозяева засыпают. За толстыми стенами не были различимы даже громкие ритмы улицы, Зона жила отдельно от меня эти несколько часов.
На встречу с особистом я прибыл вовремя. Начался сильный ливень, посему мы сразу отправились в «Старательский приют», где Василь взял себе кофе и тарелку с бутербродами, а я занял стул напротив и грыз сухарики, запивая их минералкой. Никогда не выхожу из дому, не позавтракав, и не пью ничего крепче чая. А в этот раз завтрак пришелся на обеденное время и состоял из гречневой каши, приправленной свиной тушенкой с луком, солидного куска черного хлеба и кружки крепчайшего чаю с лимоном и медом, которого хозяйственный Слон привез целых три литра. Поэтому есть не хотелось совершенно, но ведь пустым сидеть и заглядывать в рот голодному собеседнику тоже как-то невежливо. Сыто цыкнув зубом, Василь отодвинул пустую тарелку и, прихлебывая нелюбимый мной напиток (даже запаха не переношу), стал излагать последние новости. Часть была мне уже известна. Кое о чем догадался. Но в целом события развивались по мало понятному мне сценарию.
– Пока тебя не было, произошло много интересных вещей… – Тут особист пересказал мне историю налета на башню, дополнив незначительными подробностями и так уже известные мне факты. А когда он уставился на меня, как бы прося разъяснений, я вынул из кармана и толкнул по столу в его сторону флеш- карту, изъятую у командира амеровских наемников. Особист мгновенно сграбастал девайс и упрятал в карман штанов. Затем опять вопросительно уставился на меня, ожидая моих комментариев.
– Это данные с ПДА командира поисковой группы, нанятой Боровом для разведки подступов к владениям «Братства Обелиска». Ребята хорошо поработали, прочесали с десяток километров подземелий. Это только часть данных. Нам пришлось быстро оттуда выбираться, поэтому зачем они там крутились и чего вынюхивали, судить не берусь. А ты пользуйся, может, и пригодится когда.
– Чего это Боров вздумал тягаться с отморозками земель наших? Никак слабину почуял?
– Не думаю, что все так просто, Василь. Вот вы накрыли неделю назад пару схронов с оружием, вскрыли агентурную сеть «сичевых» у себя на базе. Так?
– И как тебе удалось это нарыть? Тихо вроде взяли, а уже «звон» пошел. – Василь досадливо хлопнул раскрытой ладонью по столу, отчего в кружке с кофе по поверхности напитка попели круги. – Ничего тихо сделать нельзя!..
– Про утечку у вас ничего сказать не могу. Просто по пути нас догнала группа ликвидаторов. Из допроса пленных выяснилось, что это сектанты совершили нападение на мою башню, и действовали они под прикрытием. Исполнителям промыли мозги, Василь. Все должно было выглядеть так, чтобы в случае провала след вел к «Сiчи». Там, на карте, отдельным файлом лежит копия массива данных с ПДА командира группы тех, кого отправили по наши души.
– Значит, «сичевые» опять не при делах?
– Не надо радоваться, просто пока они хорошо прячутся, им не дали сигнал к действию. И, кроме того, принятые вами меры спутали диверсам все планы. Теперь их действия затруднены максимально, ищите их, скоро проявятся.
– Откуда такая уверенность? Или снова чего зажал?
– Не финти, «штирлиц», – осадил я нахмурившегося особиста. – Я тебе не враг, выгоды с вашего «тимуровского» движения мне никакой не надо. А не говорю большего, потому как не уверен, что прав.
– Все равно поделись, может, что и подтвердится. – Хитрый секретчик хотел сравнить выводы своих аналитиков с моими, но не желал быть обязанным мне.
– Готовится крупная войсковая операция в Зоне. Предположительная и наиболее вероятная цель – лабораторный комплекс сектантов. На этот раз «сичевых» поддержат вояки, может быть, будет еще группа со стороны. Скорее всего, пригласят нечто сводное из состава натовских экспедиционных сил или отдельных стран Евросоюза, но с амеровским командиром в рубке.
– А при чем здесь уголовнички-то наши? Или тоже строем пойдут на пулеметы сектантские? Нереально, извини. Я эту шушеру знаю, они только новичков обирать горазды.
– Верно. Но помародерить, пока у панов чубы трещат, снять свой гешефт под шумок – вот это вполне реальная тема. Пролезут, пока вы будете пирог делить, да и стырят чего-нибудь. Шакал всегда безошибочно чует падаль, брат. Блатные поняли быстрее всех, кто в этой разборке будет крайний. Если падальщик нарезает круги на пустом месте, значит, там скоро будет пожива.
– Хорошо, допустим, ты прав. Но почему наших сбрасываешь со счетов? Мы тоже время от времени щупаем «Обелиск» за вымя, – поделился сокровенным Василь, понизив голос.
– И как успехи? Много парней сгинуло в катакомбах Припяти и украсило своими головами «аллею славы» у первого аванпоста сектантов?
– Много. – Глаза особиста потемнели, но злости в голосе не было, только затаенная печаль и обида. – Только ты меня на совесть не бери, сам каждого по имени-отчеству каждый день поминаю. Но мы многое
