– Сбежал Тихон и жив-здоров, чего и вам желает. И совет на будущее: не надо направлять в мою сторону оружие, накажу.
– Хе! Меня нельзя убить оружием, даже ваш ножик в рукаве бесполезен, а дернетесь – выстрелить я все равно успею, а уж попаду и подавно. Плевать на все!
– Не сомневаюсь, что это так. Но теперь у меня есть и другие варианты. – Сконцентрировавшись, я послал оружейнику легкое касание мыслеимпульса, но снова не рассчитал, и его отбросило к дальней стене. Пара теплых курток, на ней развешенных, упали Одесситу на голову, скрыв его целиком. Не теряя времени, я метнулся через стойку и в последней фазе движения вырвал оружие из пальцев взбесившегося торговца. Разряжать такой револьвер одно удовольствие – всего одно нажатие на экстрактор, и патроны, глухо звеня, раскатились по полу. Засунув не опасное теперь оружие в карман «разгрузки», я помог оружейнику встать и, обойдя прилавок, вернулся на свое место.
– В следующий раз могу поджарить ваши хитрые мозги, если не образумитесь. В дальнейшем давайте обойдемся без резких движений, лады?
– Договорились. – Цвирня вытер выступивший на лице пот и тяжело навалился на стойку. – Я совсем упустил из виду, с кем говорю. Вы стали сильно иначе смотреть на вещи, не так ли?
– Не думаю. Просто теперь я знаю больше, нежели пять месяцев назад. Человек в моем возрасте уже не меняется.
– Если его не ломают. – Одессит снова, как за страховочный трос, ухватился за стопку и, наполнив ее до краев, заглотил содержимое.
– Не буду спорить, Михаил Анатольевич. Каждый имеет право на отмазку.
– Таки и чего же вы хотите?
В глазах оружейника уже не было лихорадочного блеска, порывистость движений сменилась общей апатией. Видно было, что он уже смирился с ситуацией. На всякий случай я все же не ослаблял контроля за ним: кто его знает, что у старика на уме?
– Не далее как четырнадцать суток тому назад был разгромлен караван «Альфы». Выжили только двое пленных, один из которых очень дорог мне. В налете участвовали уголовники Борова. Думаю, он в курсе, где держат пленников.
Одессит мигом приободрился, и я с удовлетворением отметил, что он снова стал похож на того хладнокровного и расчетливого шустрилу, каким я увидел его в первый свой визит в магазин. Цвирня весь подобрался и внимательно слушал. Изложение событий, восстановленных по показаниям пленных и тем следам, что я нашел на месте боя, заняло примерно двадцать минут. За все это время Одессит ни разу меня не перебил и не задал ни одного вопроса. Наконец он, тщательно выбирая слова, заговорил:
– Что вам сказать, ситуация непростая. Боров, и особенно этот его прихвостень Салим – не шаромыжники с Привоза и на «фу-фу» не поведутся. Даже если я скажу вам, где и как они толкнули поднятый с того каравана хабар, ничего предъявить бандитам нельзя. Мало ли у кого перекупили, скажут. Нужно подойти хитрее: для начала убрать басурманина, иначе Салим подвох раскусит, поломает любую вашу игру, и лишь потом браться за пахана, за Борова то есть. Чурку надо выманить и грохнуть в поле, а потом пойти к Борову и потолковать на предмет вашей ненаглядной.
– Я уже думал об этом. В целом согласен, но выманивать Салима не обязательно, есть методы и гораздо проще. Скажите, есть у вас налаженный канал связи с «блатными»?
– Есть, правда все через третьи руки. Сам Салим торговлей не занимается, все идет через его помощника, шустрый такой тип, кличут Ваня Шлих. Ваня иногда прикупает кое-что эксклюзивное для Салима. Этот шлемазл обожает наряжаться, как баба – одних комбезов и разгрузок у него целый шкаф, я уже молчу за обувку и темные очки. Зачем ему солнцезащитные окуляры, мне в ум не входит, но клиент всегда прав…
Мысль о том, что помощник положенца питает слабость к дорогим шмоткам, словно вспышка лампочки на последнем издыхании, осветила недостающую деталь, способную помочь при ликвидации Салима. Вспомнился мне небольшой футлярчик, изъятый мною у украинского «секретчика» в самом начале старательской карьеры. В футлярчике я обнаружил комплект из приемника и трех «жучков» с декодером частот. Среди прочего там был и обычный поисковый маяк, без встроенного микрофона и накопителя данных. При установке такой маяк посылает кодированный сигнал на ресивер, попутно меняя диапазон излучения в определенной последовательности. Такую метку невозможно обнаружить портативным сканером, настроенным как правило только на определенный узкий спектр излучения. В прошлый раз мне повезло застукать особиста «на горячем», иначе снимали бы безопасники сигнал, а я бы даже сканером его засечь не смог. Хитрый девайс, как потом выяснилось. Не расколи тогда я шпика на сердечный разговор, дальнейшая моя судьба сложилась бы иначе.
– А в этот раз Салим ничего не заказывал из одежды или обуви?
– Ботинки ему приглянулись в английском каталоге, привезти их сюда – сплошное беспокойство, но этот франт платит, не торгуясь.
На лице оружейника отразилось презрение, смешанное с толикой сожаления: отказываясь рядиться за товар, афганец наносил Цвирне личное оскорбление.
– Вот и отлично. Я сейчас принесу вам один маленький приборчик, и мы вместе пристроим его в левый ботинок эксклюзивной пары обуви. После этого можете считать, что мой визит вам просто привиделся.
Я повернулся, чтобы уйти, но задержался у входа, чтобы повесить на гвоздь справа от двери отнятый у Цвирни револьвер.
– Антон! – голос оружейника непривычно дрожал, и он впервые сбился на фамильярность. – Не думай, что можешь судить нас с Попом за то, что мы сотворили. Не известно, как бы ты поступил на нашем месте.
Правду говорят, что седины и возраст не защищают от глупости. Взрослый и, казалось бы, тертый жизнью мужик, имевший смелость пойти к черту в зубы и вернуться, банально распустил нюни, словно барышня из мелодрамы. Сделать выбор и потом постоянно жалеть об этом – прежде всего оскорбление самому себе. Никто не может сказать, какой наш поступок выйдет нам боком, какие действия приведут к успеху, прославят или обогатят. Раз поступок совершен, его следует принимать по совокупности последствий, только так можно избавиться от комплексов. Когда-то оружейник это знал, но вот почему он стал это забывать, для меня осталось загадкой: будь на моем месте некто менее выдержанный, лежать бы старому торгашу со свернутой шеей.
Не оборачиваясь, чтобы скрыть набежавшую некстати улыбку, я ответил:
– Никуда бы не пошел. У меня нет привычки выпрашивать счастье у кого бы то ни было: у камней, деревьев или людей. Я в состоянии добыть то, что мне нужно, самостоятельно, не одалживаясь, Михаил Анатольевич.
– Посмотрим…
– Да, согласен с вами, время – лучший арбитр. И что бы вы там ни думали, я никого не осуждаю, нет у меня права судить никого, кроме себя. – Разговор стал мне порядком надоедать. – Поскольку у каждого поступка есть цена, взыщется с каждого и полной мерой, без скидок. До встречи через два часа, Михаил Анатольевич. Ведь вы же не думаете сбежать?
– Хотел бы. – Одессит болезненно скривился. – Но я могу жить только здесь, дальше, чем на десять километров за «колючку», и моя удача закончится. Я слишком дорого заплатил за мечту, чтобы терять ее ради иллюзии свободы выбора. Никуда я не побегу. Приходите, буду ждать.
Выйдя из пропитанного перегаром подвала, я впервые за последний час вздохнул полной грудью. Воздух пах грозой и близким дождем, до первого схрона было около шести километров по прямой, лишь бы никто не вылущил захоронку за время, что я отсутствовал.
У «вечного огня» собралась компания из восьми человек. Тренькала гитара, шел степенный разговор «за жизнь», слышно было, как два уверенных голоса, иногда перекрывая друг друга, рассказывали то ли байки, то ли последние новости. В таком месте, как Зона, любые новости напоминают сказку, а любая сказка может запросто оказаться стопроцентной былью. Я уже почти ушел от костра, как вдруг что-то знакомое заставило замедлить шаг и остановиться, а затем и прислушаться к голосу одного из рассказчиков.
– …Контролеры вообще существа странные, – говорил чумазый старатель в дорогом и очень редком БЗК «Лебедь»[20], чей необычной формы шлем с овальным прозрачным забралом во все лицо, выполненным из хитрого полимера, был способен выдержать попадание
