Мне уже приходилось общаться с родственниками погибших сослуживцев, и каждый раз мысль в голове только одна: лучше умереть самому, чем смотреть в незрячие от горя глаза матери, жены, бабушки или сестры. Мужики как-то менее эмоциональны, хотя случалось и так, что вызывал неотложку и отпаивал до ее приезда корвалолом падавших замертво отцов и братьев. Женское горе в десятки раз сильнее, потому что они расстаются с большим, нежели мужчины. После таких «сеансов» спасало только стрельбище, где я сжигал сотни патронов, изводя организм предельными нагрузками. Ходившие со мной работники местных военкоматов провожали меня только до подъезда, предпочитая напиваться на лавочке вдали от эпицентра чужого горя. Я их не виню. Повторяю: лучше десять раз умереть самой лютой смертью, чем заглянуть в пустые от горя женские глаза. Горжусь лишь тем, что ни разу не пришлось отчитываться перед родственниками моих бойцов. Мои все вернулись домой.
По мере того как я рассказывал, глаза Светланы приобретали уже знакомый мне вид отрешенности и отчаяния. Судорожно схватив бутылку, она разлила водку по пластиковым пятидесятиграммовым стаканчикам и в один глоток осушил свой, даже не поморщившись. Затем, опустив глаза, молча посидела минут пять. И тогда я сказал то, что обычно говорю в таких случаях:
– Мучений не было, Света. Тимур не дался мясоедам в руки, его смерть была безболезненной. Он умер как воин: в бою и с оружием в руках. Теперь его надо оплакать и похоронить. Помни его живым.
Женщина, казалось, меня не слушала. Но я знал, что она ловила каждое мое слово. Потом она порывисто вскочила и убежала в дальний угол помещения, уткнулась в него лицом и зарыдала. Тяжелый и протяжный бабий вой эхом отозвался в сердце, в каждой клеточке мозга. Тимур не был моим бойцом, но, согласившись помочь в поисках, я принял на себя и часть ответственности за него. Осознание того, что все мясоеды мертвы, ценностью не обладало: сама по себе смерть врага для женщины, потерявшей близкого человека, – слабое утешение.
То, что Светлана заплакала, было хорошим признаком. Горе переходило в следующую стадию, когда психика уже принимает потерю, стараясь смириться с ней. Нужно, чтобы некоторое время кто-то был с женщиной рядом, моя же миссия была завершена. Очень кстати появилась пожилая женщина лет под шестьдесят в белом халате, повседневке с майорскими звездами на погонах и знаками отличия медслужбы, проглядывавшими сквозь ткань удивительно белого медицинского одеяния.
Кивнув мне (видимо, тут уже все были в курсе моей роли) со значением: «уходи, мол», женщина- майор приобняла Светлану за плечи и увела ее в смотровую.
Я вышел из санчасти и направился в сторону комендатуры. Тут меня окликнули. Майор Кашин собственной персоной вприпрыжку бежал ко мне, придерживая рукой сбивающееся от ветра кепи, отчего головной убор стал похож на плоский блин весьма неаппетитного вида. Я остановился, решив дождаться, когда майор добежит до меня. Тот перешел на начальственный шаг, поправил кепи и первым протянул мне руку:
– Здоров, старшой. Спасибо, кстати, за мины. Мои саперы говорят, почти нечего было после тебя делать. Грамотно снял гостинцы.
– Да ешьте на здоровье. Поздно спохватились, ведь знали, что мин там понатыкано, боец ваш нарвался тож. Чего сразу саперов не оставили или «отвалилось – не болит»?
Кашин потемнел лицом, но, вспомнив, что я вроде как вольная птица и не совсем бесполезный человек, ответил без чинов:
– Да у меня грамотных минеров всего трое! Трое, Антон. А мины ставят каждый день. Уголовники, наемники и мародеры на Дикой территории минируют подходы к своим тайникам, просто направления поганят растяжками и минами, чтобы «вольняги» подрывались и можно было хабар, как грибы, подбирать. А погибло еще десять человек, и все это за полгода…
Кашин вынул пачку «Петра I» и, выцепив зубами сигарету, жадно прикурил от умело зажженной о ноготь большого пальца левой руки спички. Окутавшись облаком пахучего дыма, чуть сбавил тон и продолжил:
– Знал я про мины эти. Разослали по открытому каналу предупреждение, ворота хотели заварить вечером того же дня. Но тут столько шуму было: «ciчевые» сразу по трем направлениям полезли. Пока отбились, пока пленных обменяли, вот время и ушло. А тут ты нарисовался…
– И все за вас сделал…
– Да иди ты начисто! Чего снова пришел? Или денег хочешь за доброе дело? – Видимо, я снова улыбнулся, потому что Кашин невольно опустил руку к поясной кобуре. – Ты чего?…
– Нет, товарищ майор, все нормально. А деньги мне не нужны. Просто, согласно договоренности с комендантом, я пришел проинформировать вас об общей остановке в районе, где я побывал. Думаю, вам будет интересно.
Кашин удивленно пожал плечами и кивнул, указывая дорогу в отдельно стоящий одноэтажный домик в шесть окон. У входа с обеих сторон были сложены бетонные блоки и стояло по пулемету. Стрелковые позиции брали сектора перед зданием и все подступы под прицел, исключая возможность подхода штурмовых групп на дистанцию прямого выстрела. Службу несли шестеро бойцов в броне. Красная табличка с золотыми буквами сообщала, что это особый отдел отряда «Альфа». Майору отдали честь, меня снова обыскали.
Кабинет Кашина располагался в конце коридора, таблички на двери не было. Обычная казенная обстановка – стол, шкаф, металлический сейф возле стола справа от входа и пара стульев. Кивнув на довольно крепкий еще стул, майор уселся напротив и, казалось, весь обратился в слух.
Рассказав обо всем, что произошло со мной в последнем рейде и, естественно, умолчав о встрече с мутантом Тихоном, я ожидал любой реакции, кроме последовавшей. Кашин вскочил и начал ходить из угла в угол, меряя кабинет широкими, не соответствующими его малому росту шагами, двигаясь по диагонали и постоянно затягиваясь уже третьей по счету сигаретой. Правда, у этой он еще и оторвал фильтр, что характерно для людей, привыкших к более крепким сортам курева.
– Пойми, Васильев, не было у меня возможности вторую группу посылать. Контрики[12] наши вообще ничего не нарыли по засаде на Сортировке. Выслать еще людей, которых и так мало, – не видел смысла.
– Ну вот теперь вам все известно, так в чем же дело? – Вопрос я задал риторический, видно было, что майор уже принял решение, и оно не то, которого ожидает Норд, но вполне точно предсказано мной ранее.
– А в том, что придется договариваться с «Сiчью» о совместной операции, и это в том случае, если они согласятся.
– Думаю, что согласятся: появление сильного и в перспективе многочисленного противника их тоже не обрадует. Только вот я уже говорил, что крупномасштабная операция имеет слишком много уязвимых моментов. Будет громко, но малоэффективно. В идеале накрыть бы этот островок минометным огнем, но лагерь хорошо замаскирован и корректировщикам почти невозможно работать. Секреты и патрули грамотно стоят, засекут и поднимут тревогу.
– А ты знаешь, прапорщик, что и мины тут не всегда взрываются? Если подлянка на земле поставлена – все нормально, но вот со снарядами и минами чуть больше пятидесяти миллиметров начинаются проблемы. Могут вообще не сработать или исчезнуть в процессе полета. Короче, с закрытых позиций огонь невозможен. Есть у меня штук двадцать «подносов»[13], да толку от них мало: когда сработают, когда нет. Мы же в Зоне, а здесь физические законы действуют избирательно и человеческая логика не работает.
– Но, помнится, «ciчевые» используют минометы, я сам слышал, как они из них УР сектантов обрабатывали.
– Так то старье, еще с войны осталось. Наштамповали в свое время да на склад и положили. Но штука паршивая – пятидесятый миллиметр даже толком не поцарапает сектантскую городьбу. Это они для проформы стреляли – вдруг поможет? Слышал, что им кто-то поставил партию «Вампиров»[14], вот с их-то помощью они УР и взломали, да и то не полностью. За первой линией их встретили пристрелянные по секторам КПВ[15], вот они и откатились. Зачем полезли теперь, знаю, – майор с некоторой долей превосходства глянул в мою сторону, – но это так, к слову пришлось. Короче, минометы тут не помогут. Вспугнут только. За сведения спасибо, будем думать.
– Только не очень долго. Времени у вас почти нет: духи уже наладили контакты с мелкими торговцами,
