— А вот ваш самый злейший враг, — Митридат снизошел до того, чтобы указать на юго-восточную часть суши, окрашенную в коричнево-золотые цвета — громадный кусок Элисия, вдвое перекрывавший все остальные цвета на карте, — щенок Флоксис и его осиный рой!..
Царь отпустил посла, вернулся на ложе, уселся на нем, закинув ногу на ногу. Митридат был одет в темно-бордовую тогу с золотой оторочкой, голову венчал венец из червонного золота с граненым, в форме восьмиконечной звезды, крупным сапфиром, на ногах — мягкие сафьяновые сапоги с загнутыми носами, в которые были заправлены черные, отороченные золотым же позументом бриджи. Тело, данное царю синтетами, внешне ничем не отличалось от обычного человеческого. Оно могло бы принадлежать высокому, под два метра ростом юноше лет двадцати. Правильные черты овального лица, прямые, коротко стриженные черные волосы, высокие скулы, серые внимательные глаза, прямой, словно вычерченный по лекалам, нос, бронзового оттенка кожа там, где ее не скрывала одежда. Но вот выражение лица было застывшим, его не искажала ни одна эмоция: гнев, радость или малейшее волнение на нем не отражались, словно это была статуя кого-то из Олимпийцев. Бессмертный единственный не носил маски. На всем Эвксине было принято скрывать свои лица, подобно жрецам, но Митридата почитали, словно живого бога, сошедшего на землю.
Посланник александрийского автарха Калистрат снова опустился на колени, смиряя гордыню, и продолжил свою речь. Трудно было произносить слова послания, текст которого ему передали лишь за час до начала аудиенции у деспота, ведь Митридат не признавал суверенитета посольств. Последним, кто вызвал неудовольствие своенравного властителя, был имперский адат (так в Ра называли послов и наместников), осмелившийся назвать своего господина императором во время вручения верительных грамот, хоть это и было в перечне запретных выражений, доводимом курией иностранных дел до всех представителей суверенных держав при царском дворе. Имперца поджарили живьем путем облучения микроволнами в огромной дворцовой печи, казнь длилась трое суток, с шестьюдесятью реанимациями сошедшего с ума от боли человека. Прекратилось истязание лишь тогда, когда Митридату надоело слушать вопли, транслируемые в тронный зал вместе с картинкой процесса. Запись была отослана Флоксису.
Говорят, молодой император оценил изобретательность Митридата и повелел сконструировать у себя нечто похожее. Агенты александрийской разведки в имперском дворце доносили также, что молодой монарх в бессильной злобе изрубил в покоях троих прислужников и свое золоченое ложе из драгоценных пород древесины. Ведь казнить в ответ послов Митридата и тем самым дать повод воздушному флоту эвксинского тирана сравнять с землей Гизу он не мог. Воздушная армия Митридата уступала только аргосским ВВС, да и то, так это или нет, проверять еще никто не решался. Диктатор Константин далеко не так глуп, чтобы обескровить свою армию в боях с равным по силе противником…
Долгая жизнь дала Митридату власть над остатками технологий ушедшего на другой конец света народа Ура, о котором мало что известно вот уже более пяти веков. Мобильное и неуязвимое войско эвксинского деспота громило врагов с пугающей быстротой и эффективностью. Предок нынешнего императора, Селевк IX, потерял весь флот, включая два новейших на тот момент авианосца, полторы тысячи танков и три тысячи отборной пехоты в попытке открыть военные действия против Митридата. В течение двух суток имперские войска и корабли просто перестали существовать. Волны Торгайрского пролива, отделяющего Эвксин от материка, просто расступились, и весь имперский флот провалился в гигантскую воронку: вода, словно не выдержав веса многотонного груза, ушла из-под килей судов эскадры, в считанные мгновения сомкнувшись над головами почти сорока девяти тысяч человек. Никто так и не выплыл на поверхность, поскольку глубина пролива исчисляется тремястами тысячами метров в самом мелком месте. Жадная Торгайра никого не выпустила из своих цепких объятий. Больше никто не решался нападать на оставшегося в своих границах эксцентричного… Какими словами можно описать существо, живущее вечно и лишенное всех человеческих слабостей, кроме тщеславия? «Богохульство» так и просится на язык, но Калистрат сдержал себя:
— Автарх Феоктист предлагает тебе, Бессмертный царь, легитимность и готов воздать тебе почести, достойные Олимпийцев.
Вопреки ожиданиям александрийца, деспот не рассмеялся, а благосклонным кивком головы предложил говорить дальше.
— Александрия берет на себя посреднические обязательства, во исполнение коих ты станешь полноправным членом Совета олигархов Элисия с правом равнозначного запрещающего голоса. Ты станешь равным среди… равных. — Тут посол запнулся, но, снова увидев разрешающий жест Бессмертного, продолжил, глотая окончание неудобной фразы: — Более того, Олимпийская курия и Совет жрецов признает твой божественный статус. А в Пантеоне будет воздвигнуто подобающее изваяние.
Александрийский посол закончил, и в зале повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь работой сервоприводов боевой брони синтетов. Приготовившийся к любому развитию событий Калистрат неожиданно услышал негромкие хлопки и смех. Глянув в зеркальную поверхность плит пола, он увидел, что царь смеется и хлопает в ладоши:
— Правильно ли я понял предложения Феоктиста, раб? Ты говоришь, что твой хитроумный господин сможет даровать мне власть, сравнимую по полномочиям с непримиримым Павлантием, моим извечным гонителем? И жрецы воскурят жертвы мне, как одному из Олимпийцев?
В голосе Митридата не слышалось недоверия. Скорее, возникало нехорошее чувство, что это существо заранее знало, что хотел передать через своего посла Феоктист.
— Точно так, Бессмертный царь, — александриец согнулся в низком поклоне, коснувшись лбом отполированной обсидиановой поверхности пола.
Митридат на мгновение замер, ни единым движением не выдав своих эмоций, и без того недоступных для прочтения никакими методами, коим Калистрата, как всех представителей дипкорпуса, обучали в «Янусе». Мгновения тянулись, словно застывающая патока, заставляя посла внутренне содрогаться в предчувствии ожидающей его участи. Будь его воля, близко бы он не подплыл к Эвксину! Ну почему его жребий оказался так жесток? Сидел бы в тихом болотце консульской службы где-нибудь в Фивах, попивал тамошнее охлажденное вино…
— Не терзайся страхом, раб, — громоподобно раскатился по залу голос царя, вновь ставшего похожим на свои изображения. Эвксинские фарты с голографическим изображением сидящего на троне Митридата были самой ходовой валютой на Элисии. — Я не казню почтительных послов вроде тебя. Приходи завтра на праздник Диониса, там я и дам тебе ответ.
Мгновенно возле посланника оказались двое дюжих прислужников в синих камзолах, чьи лица были скрыты за масками черненого серебра. Это были личные телохранители царя. Их набирали из числа наиболее отличившихся офицеров отдельного корпуса морской пехоты «Посейдон», где служили только ветераны, прошедшие через большие и малые войны, которые вел их повелитель.
— Проводите посла до ворот, вручите ему триста солариев в знак того, что мы удовлетворены его поведением и выказанным почтением. Не благодари меня, раб! Будь ты хоть каплю менее вежлив, твоим уделом стала бы жаровня на моей кухне. Передай своему господину, что малейшая ложь с его стороны обернется для него лично и для его города неисчислимыми бедами. Ступай, и да пребудет с тобой милость Олимпийцев.
Дождавшись, когда посла выведут, Митридат дал охране знак удалиться. Затем неспешно поднялся и прошел в дальнюю часть зала, задрапированную тяжелыми, черного бархата портьерами. За ними открылась небольшая, только-только по росту царя, потайная дверь, в которую Митридат привычно скользнул, растворившись для сенсоров охранной системы дворца. Зная, что синтеты тоже захотят быть в курсе всех его дел, Бессмертный не переходил в кибернетическую оболочку насовсем. Свои истинные мысли и дела он открывал лишь двум доверенным советникам, чей необычный вид мог бы напугать рядового жителя континента.
Скоростная платформа, окруженная слабо мерцающим ореолом защитного силового поля, опустила царя на пять километров ниже уровня поверхности. Тут, в естественном лабиринте скального основания острова, располагалось жилище Митридата. Три десятка комнат и никакой охраны, только возведенная группой казненных позже инженеров и строителей автономная система безопасности и жизнеобеспечения. Царь прошел в изолированную комнату с единственным ложем на невысоком постаменте и возлег на него. Глаза его потускнели, тело дернулось и застыло…
Но теперь у него было очень много глаз, он слышал и знал все, что происходило в бункере, и
