Боуд считал себя человеком либеральным, и он решил облегчить участь политических заключенных.
— Средневековье, варварство! — возопил он, ознакомившись с «делом» Дипонегоро. — Вы его даже не судили, не предъявляли никаких обвинений. Судить, может быть, за давностью лет не следует, чтобы не возбуждать страсти, но облегчить его участь мы обязаны: Дипонегоро перевести с севера на юг, в Макассар, в форт Роттердам. Разрешить семье поселиться вместе с принцем. На Амбоине назревает мятеж. Кйая Моджо перевести с Амбоины в Манадо. В остальном все остается по-прежнему.
Да, на Амбоине снова назревали события. Сын Дипонегоро Адипати Аном попытался совершить побег с острова. Когда один из офицеров решил загородить ему дорогу и стал всячески оскорблять принца, Аном схватил офицера за горло и удушил. Аному хотелось вырваться из тюрьмы, чтобы, оказавшись на свободе, организовать побег отца.
Он пал жертвой своей горячности. Суд был короток, приговор жесток: расстрелять! Анома расстреляли. Он спокойно принял смерть: жить в неволе он все равно не мог.
Киаю Моджо выпала тяжелая, скорбная доля хоронить сына своего друга. Слух о происшествии в форте распространился среди жителей Амбоины. Подозревали, что Моджо имеет тайную связь с амбоинцами и подстрекает их к бунту. Решено было Киая перевести в Минахасу.
И случилось так, что в тот самый день, когда Дипонегоро покидал Минахасу, чтобы навсегда поселиться в Макассаре, в порт Манадо вошло судно, на котором находился Киай Моджо. Они могли бы встретиться. Комендант форта ничего не имел против этой встречи: он был рад, что навсегда избавляется от: опасного квартиранта, и в последние минуты хотел казаться добрым.
Дипонегоро отрицательно покачал головой:
— Зачем? Все, что мы хотели сказать друг другу, мы уже сказали раньше. Мой друг стар, и я не хочу растравлять его сердце…
Так и не узнал в этот раз Дипонегоро о гибели своего любимого сына.
В 1835 году пахлаван ступил на берег Макассара. Это был тот Макассар, о котором позже писал Карл Маркс: «…город Макассар полон тайными тюрьмами, одна ужаснее другой, которые набиты несчастными жертвами жадности и тирании, закованными в кандалы, оторванными насильственно от своих семей».
Нет, не о том, чтобы облегчить участь героя яванского народа, заботился новый генерал-губернатор Боуд! Просто он хотел понадежнее упрятать самого опасного врага голландской системы Дипонегоро, окружить его неприступными стенами и рвами с водой. Пусть вместе с ним поселяется семья — так еще лучше. Говорят, принц любит жену и дочь. Когда семья поселится в тюрьме, его побег станет вообще невозможным.
И когда узнавший о смерти сына, потрясенный горем Дипонегоро попросил перевезти прах Анома с Амбоины в Макассар, генерал-губернатор не стал возражать: от родных могил не бегут.
Останки Анома были перевезены на туземной лодке и вновь захоронены неподалеку от Макассара, близ кампонга Малайя.
— Когда умру, похороните меня рядом, — сказал Дипонегоро.
Но ему предстояло прожить еще целую жизнь, мучительную, тоскливую жизнь узника. Пять долгих лет пребывания в тюрьме Манадо окончательно надломили здоровье, но не убили веры в избавление.
Огромную радость и огромную печаль принесла встреча с семьей. Неужели и им — Ратнанингсих, матери, дочери — суждено до скончания глядеть на угрюмые серые стены, не видеть ничего, кроме этих стен и таких же серых и равнодушных лиц голландских солдат?..
В какую пучину вверг он всех близких и родных! Ратнанингсих была счастлива. Они снова вместе — чего еще требовать от жестокой судьбы?..
Макассар являлся резиденцией голландского губернатора Сулавеси и прилежащих островов. Город разлегся на низком морском берегу, сплошь застроенном хижинами, складами, амбарами различных торговых фирм. За деревянной набережной торчали мачты прау макассарцев и бугов. Европейский квартал начинался у моря и напоминал аллею, по одну сторону которой помещались дома и магазины, а по другую — казармы местного гарнизона. Аллея заканчивалась большой площадью, где стояли дворец губернатора, гостиница, церковь, почтовая контора. Военный форт Роттердам, куда поместили Дипонегоро и его семью, как две капли воды походил на форт Манадо: тот же каменный знойный дворик, такие же башни и стены. Правда, стены были массивнее, внушительнее; с внешним миром форт соединялся подъемным мостом. Пахлаван поселился в башне. Из стрельчатых окон с железными решетками хорошо просматривались и море с оголенными коралловыми островами, и берег с огромными кокосовыми пальмами, и горы на далеком горизонте, покрытые лесами и затканные облаками.
Сразу же за городом начинались земли княжества Гоа. Именно в ту сторону чаще всего обращал взор Дипонегоро. Гоа — родина великого героя Хасануддина, сына султана Мухаммада Сайда. Независимое государство Гоа в те времена вело оживленную торговлю с Индией, странами Арабского Востока и Европой. Его мощь казалась несокрушимой. Голландцы решили захватить Макассар. Хасануддин заблаговременно укрепил город, закупил огнестрельное оружие, создал флотилию в сто судов. С 1653 по 1669 год хорошо обученная, дисциплинированная армия Хасануддина вела кровопролитную войну с чужеземцами. И только ценой огромных потерь голландца; удалось захватить Макассар.
Хасануддин поддерживал тесную связь с правителями Явы. Дипонегоро слабо улыбнулся, вспомнив, что именно этот отважный человек подарил его предку попугая Буюнга. Как стар Буюнг!.. Его привезли сюда, в Макассар. Оказавшись в родных местах, птица, словно что-то припомнив, стала вести себя очень беспокойно. Если бы Буюнг обладал разумом, то можно было бы заподозрить его в том, что они взволнован. Попугай бросался на солдат и хрипло; кричал: «Бей мачанов!»
Дипонегоро много размышлял о подвигах Хасануддина. Последний правитель Гоа закончил свои дни; менее героически, чем Хасануддин. Этот правитель; тоже сопротивлялся голландцам, отстаивал свою независимость. Тогда беланда решили взять его хитростью: султану от имени королевы подарили карету: и предложили проложить шоссе до моря. Султан: слишком любил быструю езду и мало думал о судьбах своего народа: он согласился. По шоссе голландцы ввели войска в Гоа, а султан умер в изгнании. Над всем этим можно было бы посмеяться, но смеяться почему-то не хотелось.
«Мы слишком благородны и доверчивы, у нас есть понятие о чести и о бесчестии; мы считаем, что только сила, а не подлость, должна противостоять силе. Мы признаем честный бой. Голландцы боятся открытого боя, они больше полагаются на вероломство, обман, интригу. И это в конце концов приведет их к гибели. Обман и ложь — слишком непрочные свай для большого дома, рано или поздно они рухнут…»
Говорят, что крис изобрел один принц древнего яванского государства, который был искусным кузнецом, — Панди Ино-Карта-Патти. Он же изобрел театр — вайянг, когда потерял возможность владеть крисом.
Так и Дипонегоро. Из воина он превратился в писателя. Другой на его месте впал бы в отчаяние: зачем тратить время на книгу, если ее никто и никогда не прочтет? Голландский комендант в любое время может отобрать рукопись, выбросить ее в ров с водой.
И все же Дипонегоро писал. Работал урывками, тайно. Рядом не было услужливого Кноерле, и приходилось прибегать к разным уловкам, чтобы раздобыть лишний лист чистой бумаги. Арабская вязь, яванское письмо… Только глубоко заинтересованный человек мог взять на себя труд разобраться в том, что таят убористо исписанные страницы. И Дипонегоро верил: такой человек найдется. Если его нет сейчас, он обязательно родится потом, когда замрет в бездне времен гул сегодняшних событий. То, что свершилось, уже нельзя вытравить из памяти людей. Подвиг миллионов яванцев будет жить всегда.
Десятки, сотни страниц… Чадно горит кокосовое масло в лампе. А за морем, на Суматре, все еще бушует война. Там Сентот, Бонджол… Там из ткани кровавых событий продолжает твориться история народа. И то, что на первый взгляд кажется случайным, частным, подчинено общему ходу истории.
Генерал-губернатор либерал Боуд продержался всего три года. Он не мог подавить восстания на Суматре, он слишком мало выжал золота из обнищавшей, вымершей от голода Явы. Король выставил его за дверь. Место Боуда занял Эренс. «Головорез Эренс», как называли его даже в Гааге, стянул войска со всего Малайского архипелага и послал их на Суматру. Голландцам удалось захватить центр повстанческого движения — кампонг Бонджол. 28 октября 1837 года был окружен штаб вахабитов в Пелупухе. Имам Бонджол и Сентот оказались в плену.
Имама Бонджола отправили в Батавию, затем на Амбоину. Но и на Амбоине, находясь в тюрьме,
