неукротимый Бонджол сумел установить связь с внешним миром и стать во главе нового крестьянского восстания. Перепуганное начальство тайком вывезло Бонджола с Амбоины и отправило его на Целебес, в форт Манадо. Тут-то впервые и встретились Бонджол и Киай Моджо. Сентота засадили в неприступную крепость в Бенгкулене на Суматре.
Героя не отважились перевозить в другое место: он мог сбежать.
Голландское командование решило, что с восстанием покончено. Но оптимизм оказался преждевременным: у вахабитов появились новые руководители, такие же отважные и деятельные, как Бонджол и Сентот. И снова голландцев загоняли в болота, топили в реках, выбрасывали в море, угоняли в горы. Обескровленные голландские полки покидали Суматру. На смену им приходили другие, свежие, но их ждала та же участь. Много, много десятилетий длилось восстание «Пидари». Оно было подавлено лишь в начале двадцатого века.
Постепенно Дипонегоро стал легендой, знаменем.
Когда в 1840–1841 годах в Бантаме и в других районах Явы, уже при новом генерал-губернаторе Меркусе, произошли крупные волнения, распространился слух, что Дипонегоро на свободе и ведет в бой крестьянские отряды. Появились красно-белые флаги. В одной провинции якобы действовал Сентот, в другой — Киай Моджо. Даже в смерть генералиссимуса Беи не верили. А старый Мангкубуми в это время вновь сел на коня и повел крестьян на штурм голландского форта.
Грозная тень Дипонегоро врывалась по ночам в роскошный дворец в Бейтензорге, и очередной генерал-губернатор (а их сменилось за последние двадцать пять лет немало) терял сон и трясущейся рукой хватался за пистолет.
А в форте Роттердам в Макассаре царил тюремный покой. Вечно торчали по всем углам часовые, похожие друг на друга, как стволы деревьев. Этих людей почему-то называли «веселягами». Может быть, потому, что они всегда были пьяны.
Сменялись поколения тюремщиков, приезжали и уезжали офицеры. Но каждый знал: здесь томится и будет томиться под неусыпным надзором до конца своих дней страшный Дипонегоро… Без суда и следствия, без разбирательства, тайком от всех увезли его сюда. И чем скорее он умрет, тем лучше… для Голландии.
Но Дипонегоро жил. Он познал радость творчества. Уже семьсот страниц были исписаны его рукой.
Это только казалось, что жизнь в форте Роттердам остановилась. И здесь были и радостные и печальные события. У Дипонегоро и Ратнацингсих рождались новые дети. Здесь умерла мать пахлавана. Дочь Раден Айю Густи вышла замуж за Мертонегоро, которого сослали сюда же. У пахлавана появились внуки.
Комендант форта майор-от-инфантерии Шмитц в минуты хорошего расположения духа шутил:
— Скоро тут образуется новое Государство Свободы, и нам опять придется воевать.
Пытался ли Дипонегоро за долгие годы изгнания выбраться на волю? Да. С приходом к власти каждого нового генерал-губернатора он посылал в Богор возмущенные письма, требовал разбирательства, наконец суда. Он обвинял голландские власти и короля Вильгельма в бесчестии, в нарушении всяческих правил и законов. И каждый раз из Богора поступал ответ: «Отказать!»
Только в 1848 году, когда под влиянием революционного движения, потрясшего всю Европу, в Голландии была изменена конституция и право отвечать за колонии передали Генеральным Штатам, новый генерал-губернатор Рохуссен, пожелавший проявить свой либерализм, написал на жалобе Дипонегоро: «Можно вернуть пангерану крис, который якобы достался ему по наследству».
— Он очень добр, ваш великий господин губернатор, — сказал Шмитцу пахлаван. — Я передам этот крис своим потомкам, и пусть он снова обагрится вашей нечистой кровью…
В 1850 году в форт Роттердам дошло известие о смерти Мангкубуми. Старый принц до конца своих дней остался верен народу. Умер он в возрасте 90 лет. Прошло четверть века с того злополучного дня, когда вождь великой Яванской войны Дипонегоро был обманным путем взят в плен. Четверть века надежд и холодного разочарования. Высоки каменные стены, надежна стража. Со скрежетом поднимается опускается мост, ведущий из неволи…
Семидесятилетний Дипонегоро чувствовал, как постепенно силы оставляют его. Давали о себе знать и старые раны. Сперва разболелась рука. Затем появилась острая боль в коленях. И только глаза по- прежнему видели остро, как в дни молодости.
В этот год пахлаван узнал о кончине сразу двух своих былых соратников — Киая Моджо и Сентота. Весть окончательно сразила его. Так и не увидев больше свободы, умер Сентот… Голландцы не знают милосердия к своим врагам.
…Он лежал на циновке в углу двора и с безучастным выражением лица наблюдал за тем, как вышагивают солдаты. Это была привычная картина. Здесь пахло лошадиным потом, кожаными ремнями и ромом. Прибыла группа молодых «веселяг». Майор Шмитц придирчиво осматривал новичков. Он был педантичным и сухим в обращении с людьми, этот майор-от-инфантерии. Он ненавидел солдат, подчиненных офицеров, ассистент-резидента Макассара Лиона, генерал-губернатора, весь свет и свою проклятую жизнь.
Единственный человек, к которому комендант испытывал почтение с примесью почти суеверного страха, был Дипонегоро. Ведь этот принц всего каких-нибудь двадцать пять — тридцать лет назад держал в страхе не только генерал-губернаторов, но и самого короля!..
И когда пахлаван слабым голосом позвал коменданта, тот сразу же поспешил к постели умирающего.
— Я хочу… к морю… один, без стражи, — проговорил Дипонегоро.
Просьба была столь необычной, что майор растерялся. Затем громовым голосом приказал:
— Опустить мост! Никакого сопровождения…
И вот Дипонегоро медленно поднялся, сделал два неуверенных шага. Ратнанингсих поддерживала его. Воля и на этот раз победила: завидев раскрытые ворота, пахлаван ускорил шаг. Миновал кордегардию. Через мост он уже почти бежал.
Полоснуло по глазам от нестерпимого блеска. Трещали под босыми ногами сухие пальмовые листья. Море и опущенные почти к темно-синим волнам квадратные паруса, разукрашенные праздничными малиновыми и золотыми узорами ладьи — прау…
Свобода, свобода!.. Там, на юго-западе, за фиолетовой дымкой — Ява…
Он поднял руки, сцепил их над головой и рухнул на песок.
Лекарь, поспешивший из форта на зов Ратнанингсих, подошел к распростертому телу, попытался нащупать пульс.
— Он мертв…
Дипонегоро похоронили в кампонге Малайя рядом с могилой сына.
10 января специально созданная комиссия составила протокол-свидетельство о смерти:
«8 января 1855 года в форте Роттердам скончался принц Дипонегоро…
Сообщение о смерти Дипонегоро было послано в Батавию и Джокьякарту. Семье пахлавана разрешили вернуться на Яву. Но ни Ратнанингсих, ни потомки Дипонегоро не пожелали покинуть Макассар: они навсегда остались у дорогих могил.
Народ Явы собрал шесть тысяч гульденов и переслал эти деньги семье героя.
Майор-от-инфантерии Шмитц получил от только что назначенного генерал-губернатора Пауда выговор за несоблюдение инструкций.
…Отставной чиновник Гунс приобрел небольшой участок земли и навсегда поселился в Богоре. Здесь не так душно, как в Батавии, нет малярийных комаров. Кроме того, так уж принято: знать оседает в Богоре, поблизости от генерал-губернаторского дворца. А Гунс причислял себя к знати.
