В апреле начались сильные ливни, поэтому Уильям, который пытался поддержать свой дух прогулками и рыбной ловлей, оказался узником в своем доме. Как раз в это время у Луизы начали резаться зубки, и она кричала дни и ночи напролет, вызывая скандалы, которые делали жизнь малютки еще более несчастной.
– Неужели ты не можешь успокоить ее? – раздраженно спросил Уильям.
– Нет, не могу, – в тон ему ответила Сара. – Попробуй, если хочешь.
– Черта с два! – фыркнул он и вышел под проливной дождь.
Наконец погода установилась и пара получила возможность проводить больше времени на свежем воздухе, прогуливаясь вдоль берега реки по тропе, которую они прозвали Аллеей Любовников еще в те времена, когда только прибыли в Шотландию и все видели в розовом свете.
– Что твои родители пишут в последнем письме? – спросила Сара скорее из желания поддержать разговор, нежели из любопытства.
– О том, что они не имеют намерения увеличить мое содержание и что развод сэра Чарльза Банбери, если таковой состоится, займет не менее восьми лет.
Как будто услышав долгожданные слова, Сара произнесла:
– Лорд и леди Холленд больны, мои сестры подавлены, герцог Ричмонд прикован к кровати. И все из-за нас двоих.
Лорд Уильям остановился и резко повернулся к ней:
– Большего добиться было бы трудно, верно? – тихо сказал он.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что, если мы причинили столько страданий другим людям, не говоря уж о нас самих, пора бы прибегнуть к помощи рассудка.
С этими словами он круто повернулся и почти побежал к дому.
– Уильям! – крикнула вслед ему Сара. – Уильям! Он не ответил.
Не желая терпеть унижения и будучи слишком гордой, чтобы бежать следом за любовником, Сара осталась на месте, укачивая ребенка на руках до тех пор, пока он не уснул. Только после этого Сара медленно направилась к дому, надеясь застать Уильяма в лучшем расположении духа.
Его не было дома. Осмотрев комнаты, Сара обнаружила, что его одежда и туалетные принадлежности исчезли. Охваченная паникой, она бросилась в конюшню и увидела, что лошади, которую Уильям приобрел для прогулок, там нет. Сгущались сумерки, Сара сидела одна в доме, вдали от жилья и людей, в обществе крошечного и беззащитного ребенка.
– Ублюдок! – крикнула она в ярости. – Ублюдок! Но в ответ ей раздалось лишь журчание речной воды.
После двух самых ужасных дней и ночей в ее жизни Сара услышала у дверей стук копыт, стремглав бросилась к порогу и обнаружила, что приехал всего-навсего мальчишка-почтальон. Тем не менее Сара схватила его за руку и почти стащила с седла.
– Вот тебе письмо, – сказала она. – Ты получишь шиллинг, если отвезешь его немедля.
Мальчишка взглянул на адрес и почесал всей пятерней в затылке.
– «Его милости герцогу Ричмондскому, Гудвуд, Сассекс». Это же страшно далеко, мэм.
– Неважно. Скажи, у твоего отца есть лошадь или повозка?
– У меня нет отца, только мать.
– Ладно, она не согласится довезти меня до Бервика? За это я дам гинею.
Мальчишка просиял.
– Да уж, не откажется.
– Отлично. Когда уходит дилижанс из Бервика?
– В четверг, за четверть часа до полуночи.
– Что за немыслимый час! Лучше я проведу предыдущую ночь в Бервике. Скажи матери, что я жду ее в четверг в полдень. Возьми, это два шиллинга, и будь хорошим и послушным мальчиком.
Так леди Саре Банбери пришлось покинуть Шотландию не в удобной карете, а в расхлябанной деревенской повозке, со сваленными позади вещами, с крошечной дочерью, которую она крепко обхватила руками. Приключение превратилось в опасную выходку, романтические мечты оказались с горьковатым привкусом. У нее не осталось ничего, кроме своих пятисот фунтов, возвращенных сэром Чарльзом, и ребенка-безотцовщины. В двадцать четыре года Сара Банбери превратилась в отверженную изгнанницу, женщину, которой пренебрег высший свет, а впереди ее ждала одинокая и безотрадная жизнь.
– Вот здесь они любили бродить, – сказала Сидония Алексею.
– И, насколько понимаю, любоваться природой.
– Да, беседовать о цветущем шиповнике.
– Романтика!
– Вот именно, – Сидония отвела ветку боярышника, который рос так густо, что его ветви совершенно переплелись.
– Знаешь, – продолжал Алексей, – это так романтично, что я не отказался бы сам поступить так же.
