«святая святых» — в Центральную Азию…
Программу утвердили. Петр Петрович легонько обнял Маклая за плечи и совсем тихо вымолвил:
— Мужайтесь, Николай Николаевич. Мужайтесь…
…Заплаканные глаза матери и Ольги, восторженный Мишук, серьезно-спокойный кадет Морского корпуса, будущий моряк Володя и до последней минуты не верящий в «безумную» затею брата Сергей…
И, наконец, Кронштадтский рейд, борт военного корвета «Витязь». Последняя записка родным: «До свидания или прощайте. Держите обещания ваши, как я свои».
Миклухо-Маклай сидел в кресле, подаренном ему великой княгиней Еленой Павловной, когда в каюту вошел председатель Географического общества генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич.
— Ну как, брат Миклуха, устроился? — спросил он покровительственно. — Я распорядился, чтобы тебя доставили прямо к людоедам, на Новую Гвинею. Чем еще могу быть полезен? Проси…
Маклаем уже овладела привычная отрешенность от всего, и он отвечал сухо:
— Все, чего я желал, уже сделано… Передайте мою благодарность за шезлонг великой княгине…
— Подумай, Миклуха.
— Я был бы очень благодарен, если бы через год или через несколько лет в то место северо- восточного берега Новой Гвинеи, где я останусь, зашло русское военное судно. Если меня не будет в живых, то пусть мои рукописи в медных цилиндрах выкопают из земли и перешлют их Географическому обществу.
— Будет по-твоему… Не поминай лихом да не забудь собрать коллекцию бабочек для великого князя Николая Михайловича. Князья тоже должны пользоваться плодами наук.
27 октября 1870 года корвет «Витязь» снялся с якоря и отправился в кругосветное плавание.
Двадцатичетырехлетний Миклухо-Маклай наконец-то мог поздравить себя: он отправляется на Новую Гвинею!..
Примерно в то же время Пржевальский, прокатив на почтовых через Сибирь со своим спутником Пыльцовым, прибыл в Кяхту, откуда должно было начаться его первое центральноазиатское путешествие.
Несколькими месяцами позже большой караван носильщиков, нагруженный медной проволокой, бусами, тканями и другими товарами для меновой торговли, экспедиции некоего Генри Мортона Стэнли выступил в глубь Африки на поиски затерявшегося там Давида Ливингстона.
Если начало путешествий Пржевальского и Миклухо-Маклая осталось почти незамеченным мировой прессой, то экспедиция Стэнли привлекла всеобщее внимание. О ней трубили газеты двух континентов.
Три экспедиции. Разные цели, разные результаты…
Пржевальский стремился открыть для науки Центральную Азию. И откроет ее.
Миклухо-Маклай стремился «вывести в люди» науку о человеке. И посвятит этой задаче всю свою жизнь.
Генри Стэнли формально ставил перед собой более скромную цель: отыскать затерявшегося в дебрях Африки английского путешественника Давида Ливингстона.
Так почему же вокруг имени до этого безвестного журналиста американской газеты «Нью-Йорк геральд», Стэнли, был поднят большой шум?
Судьба Ливингстона мало интересовала издателя газеты, финансировавшего предприятие Стэнли. Нужно было привлечь читателей, поднять тираж газеты. И авантюрист Стэнли устремился в глубь Африки. Ему было наплевать на тираж «Нью-Йорк геральд», он вынашивал свои планы. Он проникнет в такие районы черного материка, куда еще не ступала нога европейца. Он проложит дорогу колониальным державам к еще не поделенным территориям Африки, бросит призыв европейским державам к усилению колониализации Восточной Африки; заручившись финансовой поддержкой бельгийского короля Леопольда II, он создаст на огромной территории, охватывавшей почти весь бассейн Конго, колонию, лицемерно им названную «Свободным государством Конго», огнем и мечом станет подавлять он национально-освободительное движение африканских народов. Имя колонизатора и расиста Стэнли, утверждающего, что в жилах народов тропической Африки течет не обычная человеческая кровь, а особая, черная, станет самым ненавистным для Миклухо-Маклая. Сжигая туземные деревни, расстреливая беззащитных людей, Стэнли цинично изречет: «Огонь успокоительно действует на нервы этих скотов».
Так будет. Но будущее еще никому из троих не ведомо.
2 ноября 1870 года «Витязь» бросил якорь в Копенгагене. Во время шторма Миклухо-Маклай простудился. Заболели ноги, вернулись приступы лихорадки. Но, превозмогая недуг, он оставил корвет и помчался в Гамбург, из Гамбурга — в Берлин, из Берлина — в Иену. Всюду делал закупки, встречался с учеными, возбуждая их внимание дерзостью и оригинальностью своих планов.
Затем едет в Голландию. Там куча дел. Прежде всего нужно добиться аудиенции у министра колоний Голландии. Сильных мира сего надобно разумно использовать в своих целях. Пусть министр колоний послужит делу разоблачения колонизаторов!
Пробиться к министру было нелегко, и все же Маклай добился аудиенции. Министр колоний выслушал русского путешественника весьма внимательно, заинтересовался его планами. «Этот молодой человек, безусловно весьма эрудированный, направляется в места совершенно не исследованные, но формально принадлежащие Голландии. От него может быть немалая польза… — размышлял министр. — Следует его поддержать…»
— Хорошо, — сказал он. — Вы получите голландские карты Тихого океана и письмо к генерал- губернатору Голландской Индии Лаудону. Он будет вам покровительствовать… Подружитесь с его семьей. У его превосходительства очаровательные дочери…
«Дипломатическая миссия» закончилась полным успехом — путь на острова Океании был открыт! Страстно желая встретиться перед отъездом в далекие края с Чарлзом Дарвином, Маклай отправился в Англию. Но здесь его ждало разочарование: Дарвин был тяжело болен и никого не принимал. Миклухо- Маклай поспешил в Плимут, где его уже поджидал «Витязь».
Но вот и сырая, холодная Англия позади…
Атлантический океан, Мадейра, острова Зеленого мыса, а потом — курс на Рио-де-Жанейро. Миклухо-Маклай жестоко страдал от морской болезни, но не прекращал работы: производил измерения температуры воды на глубинах, писал письма и статью о губках. Отношения с командиром корвета Назимовым не налаживались. Вопреки ожиданиям Назимов принял Маклая весьма неприветливо. Нет, не таким представлял себе Павел Николаевич натуралиста, за которого хлопочет сам великий князь. «Сухопутная крыса», мальчишка, бука… К тому же у натуралиста «еле-еле душа в теле». Такой помрет еще до Новой Гвинеи, а потом пиши рапорта и объяснительные записки…
— Я начинаю тихо ненавидеть науку, к которой всегда был преисполнен самого глубокого уважения, — говорил Павел Николаевич окружавшим его офицерам Раковичу, Перелешину, Богомолову, Новосильскому, Чирикову и другим. — Мне приказано ради этого ненормального субъекта изменить маршрут корабля, тащиться бог знает куда и вопреки здравому смыслу высадить молодого человека, больного, истощенного и к тому же почти невооруженного, лишенного средств к существованию, на берег, населенный людоедами… Нет, господа, рассудок не хочет, мириться с этим! Я не желал бы участвовать в подобном преступном предприятии…
— А вы уговорите его отказаться от этой нелепой затеи, — посоветовал Ракович.
6 февраля 1871 года «Витязь» прибыл в Рио-де-Жанейро. Миклухо-Маклай по установившейся привычке сразу же отправился на рынки и в больницы, представляющие обширное поле наблюдений для ученого, интересующегося антропологией. В своей записной книжке он отметил: «Вот что я узнал о положении рабства в последние годы в Бразилии… Всего дороже ценятся негры и мулаты, обученные какому-нибудь ремеслу, а также объекты женского пола, обладающие преимуществом красоты. Цена первым приблизительно до 1000 рублей серебром на наши деньги. За молодых, красивых девушек, особенно мулаток, платят еще дороже…» И с сарказмом добавляет: «Невольник в Бразилии может получить от хозяина только определенное число ударов, за получение свыше положенного количества имеет право жаловаться». Он также отмечает изменчивость расовых признаков населения под влиянием условий жизни и социальных условий.
В Пунта-Аренасе он с грустью и гневом пишет о деятельности английских колонизаторов, спаивающих