— В этом. Уже двадцать лет. Здесь последний год часто эвакуаторы работают. Потом люди так же бродят, как вы. Надо на Рябиновую ехать. Они все, что находят, туда везут.
— Да там вроде нет, — сказал я.
— Там-там, — уверял он. — Больше отсюда никуда не возят. И там с людьми можно разговаривать. Мы же все русские люди, — уверенно произнес он.
Я поехал на Рябиновую улицу. Был третий час ночи. У закрытых ворот стояло несколько десятков машин с работающими двигателями. В них грелись люди. Вокруг все было очень тихо и исполнено, как мне показалось, гигантского внутреннего напряжения. Вдруг огромные ворота распахнулись и оттуда выехала, сияя фарами, красная 'Ауди'.
Я успел сказать человеку, который долго закрывал ворота:
— Там где-то мой «Пежо». Не посмотрите?
Он посмотрел на меня с удивлением. Он объяснил мне, что сначала надо выяснить, на какой стоянке моя машина, потом забрать бланк, поехать в отделение милиции, которое зафиксировало эвакуацию, там все оформить и только после этого ехать к ним забирать машину.
— А если посмотреть, есть ли машина моя у вас и просто отдать ее мне, без формальностей? — спросил я.
— Без формальностей? — удивился он. — А можно, да. Я посмотрю. У нас как раз свет недавно дали.
И он ушел искать мою машину. Его не было минут десять.
— Еле нашел, — с облегчением сказал он. — «Пежо-417»? Ну вот, слава богу. Правда, последняя цифра на номере отличается. Вы сколько сказали: два? А там шесть.
Но я так понял, что он и ее готов мне отдать. Ведь мы же решили, что без формальностей.
— Я все-таки еще поищу, — сказал я.
— В «02» звоните, — сказал он. — Они должны знать.
Я позвонил и действительно все узнал. Эвакуаторы в ту ночь работали на Новинском бульваре. Но на Рябиновой весь вечер не было электричества, и туда машины не возили. А просто переставляли их во дворы. Мне посоветовали поискать «Пежо» где-нибудь рядом с тем местом, где я ее поставил.
— В пределах видимости, — сказал дежурный.
В пределах видимости я его и нашел, вернувшись.
Удивительно, что я застал и этого грузина. Он сидел и тоже грелся в своем «Лендкрузере». Он кого- то ждал и очень мне обрадовался.
— О! — обрадовался он. — И ехать никуда не надо было. Повезло!
С ним невозможно было не согласиться.
Сиреневый туман
Поздно ночью я ехал по Москве. Гаишник меня, конечно, остановил.
Он внимательно ко мне стал сначала приглядываться. Постоял, подождал, пока я, может, выйду из машины. Потом, не дождавшись, приблизил ко мне свою голову. Снова никакого эффекта, на который он, видимо, рассчитывал.
Я понимал, к чему он клонит эту свою голову. Он очень хотел, чтобы я оказался пьян, и пытался уловить запах.
— Выйдите из машины! — сказал он. Ну, вышел я.
— Вон, видите, стоит вагончик? Вы в него зайдите.
— Зачем?
— Там вам все расскажут.
Ну, я зашел. Там сидит медсестра в относительно белом халате.
— Садитесь, — говорит она. — Нет, пока стойте. Вытяните руки. У вас руки дрожат. Понятно. Садитесь.
Я сел. У меня дрожали руки. От холодной ярости. Мне хотелось задушить ее вот этими самыми руками, я старался сдерживаться. Вот они у меня и дрожали. Я был совершенно трезв. И она это видела, если хоть что-то смыслила в том деле, которым занималась. Но она намерена была сделать все, чтобы доказать, что я пьян. — Даже похмеляться не надо утром, если вы вечером за руль решили сесть, — сказала она. — А все почему-то садятся. Вы думаете, у нас глаз нет?
— А прибор у вас есть? — спросил я.
— Есть, — вздохнув, ответила она. — Дышите.
— Спасибо, — отказался я. — После вас.
— То есть? — нахмурилась она.
Я действовал так, как меня, собственно говоря, подучил мой приятель. Сначала, объяснял он мне, надо, чтобы они сами подышали. А то они подмешают что-нибудь, и обязательно окажется, что ты пьян. А так окажется, что это они пьяны.
— Ну, вы сначала подышите, — посоветовал я ей. — Для чистоты эксперимента.
Она категорически отказалась. Может, она была пьяна. И она нахмурилась еще больше.
Она попросила еще раз вытянуть руки. На этот раз отказался я.
Тут в вагончик вошел гаишник.
— Получается? — задал он хороший вопрос. Она рассеянно кивнула. Она о чем-то думала.
— Отказывается проходить наркологическую экспертизу.
— Че, правда, что ли? — удивился он. — Так у него вроде стаж большой. Он че, не понимает, что все в наших силах?
— Хочет, чтобы мы дыхнули, — засмеялась она.
— А че, мне не в падлу! — рассмеялся он. — Дай-ка я дыхну!
И он дыхнул.
Ну, тогда уже и мне пришлось дышать.
Медсестра была откровенно разочарована результатом — в обоих случаях. Она посидела молча. И вдруг в ее глазах вспыхнула надежда. Она торжествующе смотрела на меня:
— А теперь скажите слово 'си-ре-не-вень-кий'!
— Какое-какое? — переспросил я.
— Такое, какое я сказала!
— А какое вы сказали?
— Слух плохой?
— А?
Так мы с ней довольно долго препирались. Гаишник стоял рядом и шевелил губами. По-моему, он пытался произнести слово «сиреневенький». По его огорченному виду я понимал, что у него ничего не получается.
— Сиреневенький! — выпалил я.
— Как вы сказали? — переспросила она.
— Сиревеневенький, — расслабился я.
— О! — простонала она. — Ну, я так и думала!
— Сиреневенький! — кричал я.
— Какой-какой?! — кричала она.
— Ну, я пошел, — сказал я.
— Куда? — оторопела она.
— Звонить. У меня телефон в машине.
— Кому? — уточнила она.
— У него последний звонок! — хохотал гаишник. — Пускай сходит!
