чтобы, не дай бог, в лесу их машину никто не тронул. Синие-то номера — ведь гарантия.
Так они и сделали. В лесу дело пошло. Они уходили все дальше и дальше и только аукались. Корзинки их были уже почти наполнены какой-то лесной дрянью, на которую нормальный человек и внимания-то не обратил бы. А гаишникам все это очень нравилось.
И вот они вдруг слышат какие-то далекие гудки. Кто-то прямо надрывался, но где — не очень понятно. Хотя волнение какое-то через эти гудки, конечно, передается. Они и думают: может, с их государственной машиной что-то все-таки случилось? И побежали к машине. А гудки-то все глуше и глуше. Тогда они побежали в другую сторону. Тут гудки вообще прекратились. Началось болото. А одному гаишнику вообще показалось, что темнеть стало и очень быстро. Но нет, это просто тучи над ними собрались, а потом и дождь пошел.
Вот гаишники и задумались, куда же им дальше идти-то. Ведь они на гудок неслись, не разбирая дороги. И вот болото. И никакой дороги поблизости. И ни одного нарушителя правил дорожного движения, чтобы строго спросить с него, куда им идти. Куда бы он ни послал их, они пошли бы туда в это мгновение их жизни, не задумываясь.
Что же делать? Конечно, можно было бы по рации вызвать соседей. Но ведь нет ни соседей, ни рации.
Ну, что еще они могли придумать? А еще можно было бы в свисток посвистеть. Какой хороший выход! Свистишь себе в свисток, пока кто-нибудь не остановится, и ни о чем не беспокоишься. И свисток у одного нашелся. И он посвистел в него какое-то время. Но, видимо, сам себе таким идиотом показался, что даже перестал.
А еще можно было поискать фуру, которая решила бы заночевать рядом с ними. Но нет, и фуры не оказалось. Ну, в общем, все способы выжить они перепробовали и только еще глубже в болото залезли. Если бы их кто-то в этот момент в болоте увидел, ни за что бы не поверил, что это настоящие гаишники. Сидят на кочках два обезумевших от страха мужика с корзинками, жмутся друг к другу и, скорее всего, заплачут сейчас.
Так они довольно долго просидели, пока и в самом деле темнеть не стало. Тогда один гаишник другому и говорит:
— А пойдем куда глаза глядят! Помирать — так с музыкой!
— Давай! — отвечает тот. — Только не в болото. Потому что ему на самом деле умирать не очень хотелось. Для чего-то ведь он жил до сих пор. Искал, наверное, какой-то свой путь и был уверен, что такой существует, а то, что он делает на службе, — временное, наносное и противозаконное.
Так они шли и шли куда глаза глядят, а потом упали без сил и уснули. Но не тем, не вечным сном могилы, а сном праведников, не совершивших за целую, можно сказать, смену ни одного уголовного преступления, то есть ни разу не взяв взятки. Проснулись, огляделись — какой-то вроде просвет впереди. И вот они вышли из леса ранним утром, когда рассвело и когда здравомыслящие грибники в этот лес только- только заходят. Вышли и рады, разумеется, до смерти.
Но радость их, как это принято говорить, оказалась преждевременной. Ведь они потом добрались до своей машины. И тут все окончательно прояснилось. Ведь почему тот гудок раздавался? Гаишники умудрились так машину поставить между двух деревьев, что перегородили единственную в этих местах лесную дорогу. Собственно, по этой дороге они в лес и приехали. На дороге они ее и оставили. А где же еще-то? Сделали они это не умышленно, а потому, что были настоящими профессионалами. Никак ее уже нельзя было объехать.
А с другой стороны бульдозер по этой дороге шел. Он остановился перед синими номерами и начал гудеть. Потом, как вы помните, гудки прекратились. Но не потому, что гаишники убежали на болото и перестали их слышать, а просто потому, что бульдозерист по сторонам огляделся и решил раз и навсегда для себя проблему нравственного выбора между добром и злом. Он перестал гудеть и переехал эту машину. Смял ее в лепешку. А потом дал задний ход и еще два раза ее переехал. По-человечески его понять можно. Ведь он увидел, что номера-то синие, милицейские, а раскраска гаишная. Ну, разве мог он не дать задний ход? Тем более дело-то в лесу было.
Те же гаишники довольно быстро его потом нашли. Они его, как бульдозером, к стенке приперли. Но он, надо отдать ему должное, ни от чего и не отказывался. Не знаю я, что с ним теперь. Вряд ли что-то хорошее.
А у них, я думаю, все нормально. И вообще они легко отделались. Но ведь с ними любая другая неприятность могла произойти. Например, могли бы медведя встретить. Медведь бы их задрал. Двумя гаишниками на свете меньше бы стало. Или, например, пожар в лесу начался бы. А самый интересный вариант — их бы, гаишников, гадюки покусали. Покусали бы и уползли с чувством выполненного долга. С гадюк какой спрос? Их ведь в Бутырку не посадишь за умышленное отравление гаишников змеиным ядом. В общем, повезло, конечно, гаишникам.
Кавказ надо мною
Я был в командировке в Беслане. В ночь с 3 на 4 сентября, когда в школе номер 1 еще шел бой, я остановил на улице «Жигули» — «шестерку» с тонированными стеклами. За рулем сидел молодой и не очень мне показалось, уверенный в себе осетин, который согласился подвезти меня во Владикавказ (20 км). Только мы поехали, как где-то рядом раздался выстрел из танка.
— Как думаешь, нам направо или налево? — задумчиво спросил меня этот парень.
— Давай направо, — предложил я. — А ты что, Беслана не знаешь?
— Нет, — ответил он. — Я Владикавказ знаю. Я каких-то журналистов сюда привез. Я даже не знал, куда еду. Не люблю журналистов.
— Можно и налево, — сказал я. — По-моему, без разницы. Я тоже Беслана не знаю. Я Москву знаю.
Мы поехали налево.
— По радио предупреждали, что террористы могут останавливать машины, — сообщил он и посмотрел на меня.
Во взгляде его читалась озабоченность, не террорист ли я.
— А ты зачем же остановил? — спросил я.
— Ну, мне одному страшно было ехать, — признался он.
— Ну, едем тогда, — подытожил я.
Мы уже почти выехали из города, когда увидели, что навстречу нам идет кортеж машин с мигалками. Если бы я был террористом, я бы воодушевился происходящим. Длинный кортеж медленно проехал мимо.
— Тебя как зовут?
— Батик, — с готовностью ответил он.
— Давай, Батик, за ними, — распорядился я.
— А кто это? — спросил Батик.
— Не знаю. Может, президент.
— Осетии?
— России, Батик, России.
Батик обрадовался и резко развернулся. В кортеже не могли не заметить наших перестроений. От него отделилась одна милицейская машина, встала и перегородила нам дорогу. Люди в этой машине, может быть, отдавали себе отчет в том, что идут на верную смерть.
Из машины никто не вышел. Мы тоже стояли. Потом милицейская машина осторожно попятилась, еще осторожнее развернулась, а потом рванула по пустой улице догонять кортеж.
— Я с тобой поседею, — выдохнул Батик. — Ты не журналист?
С тех пор мы с Батиком не разлучались почти две недели. Он хорошо водил машину и все мне
