как на углях… Зато какая потом разрядка после триумфа! Прекрасные озабоченные глаза…
Она ласково опустила ладонь на тяжёлые веки огромных глаз Фанни, которые после ласки снова поднялись вверх.
«Проницательная старуха! Она видит всё…»
Фанни смотрела на вызывающе дерзкое лицо старой актрисы, на её безупречно строгий макияж, сурово подправлявший расплывшиеся линии, на её плетёную шляпку и чёрное молодёжное платье… Она собиралась что-нибудь ответить, но тут вошёл Фару. Театральная девица, точно подстреленная, закрыла глаза, приоткрыла рот и поднесла руку к горлу. Первый взгляд Фару упал на неё. Потухший, местами испачканный пылью, с мокрым лбом и помятым воротничком, он явился с репетиции, словно после драки где-нибудь в подвале или после падения с лестницы в погребе. Однако при виде театральной девицы лицо его осветилось улыбкой выздоравливающего больного; слабый, счастливый, он помолодел в несколько секунд, постепенно, по мере того как разгоралось пламя…
– В какой он форме! – вздохнула Клара Селлерье. Фару нетерпеливо щёлкнул пальцами, протянув к ней руку. Он смотрел на театральную девицу, пытаясь вспомнить её имя.
– Налейте ему портвейна, – подсказала Клара Селлерье Фанни на ухо.
Фанни мотнула головой и указала ей подбородком на Джейн, которая ожесточённо мешала сахар с яичными желтками, поливая их марсалой.
– Глядите-ка, – зашептала Клара, – его, похоже, не очень прельщает то, что там готовит мадемуазель Обаре!
Они обменялись смешками, несколько задевшими самолюбие Фанни, а Фару наконец заговорил:
– Здравствуйте все… Я прошу прощения. Клара, я просто труп. Но вот это дитя, эта крошка… Послушайте, ведь я её знаю… это крошка…
Он держал театральную девицу за кончик мизинца и раскачивал её грациозную обнажённую беззащитную руку.
– Крошка Инес Ирригуайен, – подсказала Клара Селлерье.
– Вполне изящное имя для блондинки! – сказал Фару.
– Но это моё настоящее имя, – призналась девица, покачиваясь.
– Хорошо, хорошо, это извинительно… Но что это вы тут делаете, все стоя на ногах?
– Мы уходим, уходим, – сказала Клара. – В подобную минуту…
Её превосходно выполненный порыв, словно она собирается уходить, приподнял с мест, потом прогнал всех замешкавшихся, вплоть до кузины Фару. Стоя сзади них и перебирая ногами на одном месте, Клара повторяла:
– Пошли… Пошли… Мы исчезаем… В подобную минуту…
– Всё прошло успешно? – спросила Фанни.
Мстительное воспоминание заставило Фару нахмуриться, а его жёлтые глаза пригрозили отсутствующей толпе:
– Да, да… Ах, эти шакалы… Впрочем, они были великолепны… Они будут великолепны… Особенно…
– Особенно кто? – алчно спросила Клара.
Он бросил на неё подозрительный взгляд профессионала.
– Многие будут великолепны.
– Какие они счастливые! – рискнула вставить девица-блондинка. – Роль из трёх строчек в вашей пьесе – это великая роль.
Он хитро рассмеялся ей в лицо, чтобы показать, что он не такой уж простачок. Фанни хорошо знала эту его немного негритянскую улыбку, эту гримасу во всё лицо с наморщенным носом и оскаленными зубами, которой Фару злоупотреблял на фотографиях и в важных для него разговорах с глазу на глаз.
– Три строчки? Вы хотите их?
Словно почувствовав головокружение, девица по имени Инес судорожно вцепилась в руку Клары и задержала дыхание.
– Три строчки… и ещё нолик рядом с тройкой? Маленькую роль машинистки?.. Да? Да?.. Что это за мерзость, Джейн?
Он оттолкнул стакан, который ему протягивала рука Джейн.
– Опять эти ваши штучки с сырыми яйцами? Отдайте это какому-нибудь туберкулёзнику, дорогая. Немного портвейну, пожалуйста.
Он выпил, и тон его изменился.
– Мадемуазель… Инес, извольте запомнить, что репетиция у нас начинается ровно в час, – сказал он холодно. – Роль у Фавье, он вам её передаст. Мадемуазель Визе вернула её сегодня вечером.
– Вернула? – с ударением повторила Клара Селлерье. – Дорогой друг, в какое время мы живём? Вернула? Бизе – вернула роль?
– Да. То есть я прогнал её ко всем чертям, если вам так больше нравится.
Клара воинственно выпрямилась.
– О да, так мне больше нравится. Ради чести театра больше нравится… Генеральная будет отложена, Фару? Нет? Она состоится в назначенный день? Это прекрасно! Идёмте, крошка. Как вы её осчастливили, дорогой мэтр!
Она увлекала за собой девицу-блондинку, которая тщательно обставила свой уход: слегка качнулась, что-то пролепетала и изобразила из себя ребёнка, захлопав в ладоши на пороге открытой двери.
– Неплохо, неплохо, – оценил Фару, срывая с себя галстук и воротничок. – Ей не хватает естественности, что как раз и нужно для этой роли.
– Там есть ещё роль дочки консьержки, – съязвила Джейн из глубины салона.
Фанни удивлённо поискала её глазами. Она заметила, что та стала бледной, а глаза у неё потемнели и сверкают.
– Вы, – невозмутимо ответил Фару, – ступайте и скажите горничной, чтобы она наполнила мне ванну и приготовила рубашку и туфли. И ограничьте этими заботами вашу компетенцию по театральной части.
Джейн исчезла, не сказав ни слова, но с грохотом хлопнув дверью.
– Как ты с ней разговариваешь!.. – сказала Фанни, почувствовав неловкость.
– Не обращай внимания, Фанни-моя-Фаннюшка! Он распростёрся с обнажённой шеей в углублении дивана и закрыл глаза. Он был измождён, но уверен в себе и монументален в своей расслабленности.
– Ты опять уходишь? – вполголоса спросила Фанни.
– Конечно, ухожу.
– Ты поужинаешь?
– Нет. Я буду слишком усталым, если поужинаю, меня будет клонить ко сну… Я перехвачу там что- нибудь.
– Ты доволен?
– Вполне.
Он ограничился этим односложным ответом, и она не стала настаивать. Да и что она могла бы узнать? Она знала несколько сцен из пьесы, неожиданную развязку, которая ей не очень нравилась, конец второго акта, о котором Фару как-то спросил её мнение с притворно равнодушным видом. Она почувствовала, как ей тягостна и как никогда в прошлом чужда его профессиональная жизнь.
«Ну вот… Почти двенадцать лет супружества, и такая неловкость между нами, такая скудость общения…»
– Ты сейчас красивая.
Она вздрогнула и поспешила улыбнуться глядящим на неё прекрасным жёлтым глазам.
– Я думала, ты спишь, Фару.
– Ты красивая, но у тебя грустный вид. Может, ты и в самом деле грустишь.
Он поднял руку и безвольно уронил её опять на диван.
– Какой странный момент ты выбрал, Фару.
– Фанни, дорогая, с чего ты взяла, что его выбирают?.. Я выхожу из пустыни, – сказал он, вставая и потягиваясь. – Эти люди, там… Один, например, может играть свою главную сцену, лишь демонстрируя свой профиль справа. Когда я заставляю его повернуться другой стороной, он злится. А у одной актрисы, которая
