осторожен, подобно матери, которая следит за первыми шагами своего малыша, широко раскинув дрожащие, словно крылья, руки.
Она умолкла, выговорившись до конца, придя в ещё большее возбуждение от звуков собственного голоса. Она кричала Бог весть что, бросаясь пустыми угрозами истеричной пансионерки, требуя свободы и с детской решимостью возглашая, что «отныне всё между нами кончено…». На ресницах её повисли две слезинки, сверкающие на свету, и злоба её больше не находит слов. Антуану хочется взять её на руки и баюкать, плачущую и гневную… Но он чувствует, что время для этого ещё не пришло…
– Господи, Минна, да кто же тебя в чём упрекает? Она гордо вскидывает царственную голову, проводит по губам измученным языком:
– Как это кто? Да ты! Всем своим поведением брюзгливого мученика! Молчанием мужа, который с трудом сдерживается! С какой стати, позволь спросить? Что ты можешь мне предъявить? Разве твои ищейки не сообщили тебе? Ведь это такие ловкие люди!
– Ты права, Минна, они никуда не годятся. И в этом, если хочешь, моё оправдание. Я не знал их и очень плохо использовал… И мне вообще не надо было пользоваться их услугами.
На лице Минны появляется выражение недоверчивого изумления. Она перестаёт теребить свою голубую соломенную шляпку дрожащими от гнева руками…
– Ты прощаешь меня. Минна?
В её чёрных глазах мерцает холодное подозрение зверя, перед которым открыли дверцу клетки со словами: «Иди смело!»
– Минна, послушай! Я должен дать обещание, что больше никогда так не сделаю?
Внушающая доверие, хотя и несколько принуждённая улыбка на бородатом лице тревожит Минну, которая ничего не может понять… Зачем эта слежка? И зачем извинения после? Всё ещё колеблясь, она недоверчиво протягивает маленькую руку…
– Ты всё-таки можешь вывести из себя, Антуан! Он привлекает к себе Минну, которая уступает, но отворачивает лицо, и нежно склоняется к ней.
– Послушай, Минна, если бы ты захотела… Быстро темнеет, и он не может уловить выражения её глаз…
– Что «захотела»? Ты же знаешь, я не люблю давать обещания!
– Тебе нет нужды что-либо обещать, дорогая.
Он говорит в сумерках, как старший друг, по-отечески, и душа Минны вздрагивает при воспоминании о перенесённом унижении с двойственным чувством отвращения и удовольствия: разве не приоткрыл в её сердце такой же хриплый дружелюбный голос потайную ячейку, где скрывалась любовь, ячейку, где скрывалось страдание? Хотя сама она думала, что сердце её запёрто на крепчайший замок… Она чувствует внезапную слабость изнеможения и прислоняется к знакомому крупному телу мужа…
– Вот что, Минна… Шолье хотел бы послать меня в Монте-Карло, чтобы обсудить с владельцами игорного дома затеваемую им рекламную кампанию. Сначала мне это не слишком понравилось, но мой патрон в фирме Плейлеля согласился дать мне пасхальный отпуск ещё до Пасхи. Ну вот… хочешь поехать со мной в Монте-Карло на десять-двенадцать дней?
– В Монте-Карло? Я? Но зачем?
«Если она откажется. Господи! Если она откажется, – говорит себе Антуан, – значит, кто-то удерживает её здесь, значит, для меня всё будет кончено…»
– Чтобы доставить мне большое удовольствие, – отвечает он просто.
Минна думает о своей пустой жизни, о своих пресных грехах, о Можи, который её не хочет, о маленьком Кудерке, который ничего не понимает, о тех, что придут следом, но не имеют ещё ни имени, ни лица…
– Когда мы едем, Антуан?
Он откликается не сразу, вскинув во мраке голову и борясь с подступившими слезами, с желанием издать торжествующий вопль и рухнуть к ногам Минны… Она никого не любит! Она поедет с ним, только с ним одним! Она поедет!
– Через пять или шесть дней. Ты успеешь собраться?
– Едва-едва. Там надо быть соответственно одетой… Подожди, я включу свет: ничего уже не видно… Ты больше не будешь таким скверным, Антуан?
Он ещё на мгновение удерживает её в объятиях, в темноте. Обхватив одной рукой хрупкие плечи Минны, не сжимая их слишком сильно и не удерживая, он безмолвно повторяет свою клятву дать ей счастье любой ценой, позволить взять его, где она захочет, украсть его для неё, если будет нужно…
– Девятнадцать, красное, нечёт… Игра!
– Мне выпало ещё десять франков! – восклицает Минна с восхищением. – А ты говорил, что в Монте- Карло всегда проигрывают! Антуан, я хочу перейти к другому столу.
– Зачем? Ты здесь выигрываешь…
– Сама не знаю. Меня эти переходы забавляют. Скажи, ты подождёшь меня под часами?
Антуан провожает её глазами, любуясь пышным белым платьем, тонкой талией, золотым узлом волос на затылке и розовой плетёной шляпкой… «Её это забавляет, какое счастье!»
Минна, встав за спиной крупье, вежливо произносит: «Прошу прощения, сударь», – и продвигает свою монетку на тридцать шестую клетку. Шарик начинает крутиться, затем постепенно замедляет ход и, дрогнув, останавливается:
– Ставок больше нет!
Минна изучает нагромождение роз и ирисов на чудовищной шляпке, скрывающей лицо невидимой дамы… «Ну и шляпка! Держу пари: кроме потаскухи, такую никто не надел бы…»
