— Я идиот! Идем скорей! — И потащил ее в спальню. Когда он резким движением приподнял в спальне ковер, Даша замерла. По всей поверхности пола под ковром были аккуратно разложены стодолларовые купюры.
— Здесь сто тысяч, — сказал Игорек. — Помоги собрать! Скорей!
Пока они вдвоем ползали по полу, зазвонил телефон, и, ответив на звонок, Игорек расслабленно уселся в кресло.
— На сегодня все отменяется, — сказал он.
— А почему ты так нервничал? Ты же сказал, что обо всем договорился? — спросила Даша, счастливая, что не увидит никакого обыска. На сегодня ей было достаточно новых впечатлений.
— Я договорился с начальством о наших отношениях в целом, а обыск они должны были провести своим чередом, — неопределенно ответил он и притянул Дашу к себе.
Игорек так яростно демонстрировал свою силу, как будто участвовал в соревновании и хотел первым прибежать к финишу. Грубость и какая-то первобытность происходящего, слова, которых она не знала, и даже то, что Игорек думал прежде всего о себе, не захватили Дашу настолько, чтобы она перестала анализировать происходящее.
«Он так старается, как будто ему дадут приз как самому лучшему любовнику в мире», — подумала она. Игорек откликнулся на ее мысли, вспомнив, очевидно, что мужчина считается хорошим любовником, если он ласков и нежен. Спохватившись, он постарался быть ласковым. Именно постарался. Игорек не проронил ни одного нежного слова и, проявляя механическую заученную нежность, словно шаг за шагом напряженно вспоминал, что еще требуется исполнить, чтобы все вышло хорошо и правильно.
Вот руки Игорька, вот его губы, а где же сам Игорек? Он так и не расслабился, ни на секунду не включился эмоционально. Было похоже, что она находится в постели с Буратино, которого папа Карло только что обучил правильным манерам. В конце он поцеловал Даше руку, и она чуть не хихикнула вслух, представив себе, как Буратино раскланивается публике.
В памяти вдруг всплыли сказанные много лет назад Маринины слова, что мужчины раскрывают себя в сексе. Безудержность, борьба, желание доказать свою состоятельность… Она и так знала все это в Игорьке. «Сказать ему, что мне не нравится его пионерский задор?» — подумала Даша и улыбнулась про себя, зная, что в ответ Игорек ее просто убьет.
На бегу одеваясь, она, нарочито небрежно, по-приятельски, чмокнув Игорька в щеку, легко ущипнула его и быстро сказала:
— Скорей вези меня домой, а машину я потом заберу, только не забудь заправить!
Улыбка сползла с Дашиного лица, как только она вышла у своего дома и прощально махнула Игорьку рукой.
«Я больше не хочу быть хорошей девочкой, не хочу гулять в форточку, почему им всем можно, а мне всегда все нельзя! — твердила себе Даша, поднимаясь по лестнице. — Бросили меня, уехали в свою Америку, а я живи здесь одна!» — подумала она и заплакала, не успев засмеяться своим детским мыслям.
Назавтра Игорек позвонил и независимо поинтересовался, не хочет ли Даша его навестить.
— А что, тебе опять нужен понятой? — засмеялась Даша, но, ощутив напряженность по молчанию в трубке, побоялась его обидеть и неожиданно для себя ответила ему застенчиво, как пятиклассница, получившая первое в своей жизни приглашение в кино: — Я могу с тобой погулять, давай в семь часов у Маргошиного сада. — И, не дождавшись ответа, положила трубку.
Она полностью отдавала себе отчет в своем поведении. Ею двигала какая-то несвойственная ей злость, желание подчинить его себе, разрушить его спокойное равнодушие. Изменив Олегу первый раз за время своего замужества, она почему-то сказала себе, что Олег здесь ни при чем, она ведь не испытывает к Игорьку никаких чувств, а просто хочет… ну, просто хочет его победить! Школьная история с «жидовкой» тоже была ни при чем, она выкинула ее из памяти вместе с его детской влюбленностью. Даша понимала, кто именно был здесь «при чем», но не задавалась вопросом, почему Олег и Игорек должны отвечать за то, что уехали все ее друзья, писала равнодушные письма Марина и рядом с ней уже не было Женьки. «Вот вам всем!» — мстительно думала она. С обидой и злостью, затопившими ее, надо было что-то сделать.
Осознав свое желание, Даша выстроила план и по примеру Игорька осуществила настоящую многоходовку. Она втянула Игорька в долгие детские прогулки, романтические поцелуи под дождем, провожания до последней сигареты. Интуитивно она понимала, что к тридцати пяти годам в его жизни было все — быстрые грубые связи, по-детски жестокий брак с Алкой, сексуальная разнузданность, обожавшие его женщины.
Было все, кроме романтических отношений. Он был обделен даже хрестоматийной первой любовью с первым поцелуем, сорванной сиренью и девочкиным портфелем в руке. Первым был поцелуй с молодой учительницей-англичанкой, соблазнившей вечером мальчишку-восьмиклассника в пустой школе. Впрочем, молодой тридцатилетняя англичанка казалась сейчас, когда им самим было за тридцать, а для юного Игорька она была полноватой перезрелой теткой, а никак не романтической влюбленной девочкой. Игорек просто пропустил романтику, как не склонный к чтению ученик, проболев всю четверть, пропускает, к примеру, Толстого, и «Война и мир» больше уже никогда не появляется в его жизни, потому что, окончив школу, он только ходит в кино.
О своей школьной связи с учительницей Игорек рассказал Даше во время их первой прогулки, так же как рассказал обо всех хоть что-либо значащих в его жизни женщинах. Рассказ получился очень кратким, таких женщин было немного, да и рассказчиком Игорек был немногословным. Он запинался, не мог найти подходящих выражений, отделываясь короткими детскими фразами «она хотела… а я не хотел…».
Даша болтала, впадая в нежные и беспомощные интонации, чередовала равнодушные и влюбленные взгляды. Она вовлекала его в обсуждение своих подчеркнуто нестоящих проблем и спрашивала совета.
— Как ты думаешь, можно Маргошу отправить в лагерь?.. А мне лучше носить джинсы и делать хвостик или деловые костюмы? — Тут она мимолетно изображала взрослую тетку, надувала щеки и, не слушая его ответов, тут же, используя незнакомые ему слова, принималась рассуждать о книгах, которые он не читал.
Прежде незнакомая Игорьку смесь детскости и разумности привлекла его даже быстрее, чем ожидала Даша. Она была то равнодушна к нему так вежливо, что ему не к чему было придраться, то порывисто- нежна, и бедный, неискушенный в таких сложных играх Игорек поплыл и впервые влюбился, влюбился сразу за детскую и за мужскую любовь.
Нетрудно было догадаться, что бесконечные его женщины, заводя глаза, сюсюкая или требовательно настаивая, миллионы раз спрашивали Игорька: «Ты меня любишь?» Даша представила себя стоящей в очереди наивных кретинок, бесхитростно ожидающих, чтобы зверь заговорил человеческим голосом. Игорек просто не умел произносить этих слов.
То, что он действительно влюблен, она поняла самым неприятным для себя образом.
— Даша, ты не переживай, что встречаешься со мной… Олег тебе тоже изменял. — Игорек сказал это, нервно ухмыляясь и отводя глаза в сторону.
При всей своей необузданности Игорек имел понятие о мужской дружбе, дорожил Олегом, и ему было трудно предать друга. Не меньше, чем отношениями с Олегом, он дорожил их общим бизнесом и, хотя не нуждался теперь в таких скромных доходах, желал сохранить его из сентиментальных соображений. Он часто говорил Олегу: «А помнишь, как мы начинали, у нас на двоих было три тысячи рублей. А теперь…» — и гордо поглядывал по сторонам, вслух или про себя перечисляя свое нынешнее имущество.
Возможно, Игорек придумал это для Дашиного оправдания в собственных глазах. В любом случае он трогательно потратил некие усилия на то, чтобы подумать о ее душевном состоянии. Значит, Даша стала ему дорога, дороже Олега. Все это мгновенно промелькнуло в ее голове. От его слов стало непривычно больно, но она, вроде и не обратив внимания, будто и не было никакого Олега, а были только они с Игорьком, рассеянно провела пальцем по его лицу и легко произнесла с вопросительно-утвердительной интонацией:
— А ты меня любишь… — И тут же отвлеклась на что-то, оставляя ему возможность маневра. Игорек напрягся так, что по щекам его заходили желваки, и, глядя в сторону ответил «да».
Сказать «люблю» было для него невозможно, и Даша приучала его к этому потихоньку, чуть ли не по слогам. После того как он впервые произнес «люблю», будто прорвало заслон, которым Игорек
