прижизненный Гомер?.. Миллион долларов?
– Вы врете, при Гомере еще не было письменности, – равнодушно отвечает Даша и поворачивается к другому посетителю…
…И приснится же такая чушь – прижизненный Гомер. Как в анекдоте.
– Ты не передумал? Ты все еще не едешь со мной в Америку? – спросила утром Полина.
Почему я должен был передумать? Все женщины считают, что секс означает еще что-то, кроме секса. Даже такие неромантические, как Полина.
– Нет, прости, но нет, – ответил я, – еще раз прости, но это твердое, совершенно осознанное решение. Я не еду.
– Да?.. Ну… ну ладно. А как ты думаешь, может быть, Андрей еще сегодня придет? – спросила Полина.
Все-таки Полина молодец, моментально ориентируется в обстоятельствах – ах не передумал, не едешь со мной? Ну, нет так нет тогда срочно переведем меня в друзья.
– Может быть.
Полина убежала на завод, а мое утро великого дня началось со звонка Миши-адъютанта.
– У нас все готово, только вот один вопрос… а можно мы вам сейчас всю сумму, кроме сорока тысяч? А сорок тысяч потом?..
– Нет! – закричал я. – Не-ет! С какой стати?.. Тогда все, все отменяется!.. Скажите своему шефу, что все отменяется!
От обиды и безнадежности в моем голосе была такая сила, такое возмущение, что Миша – адъютант его превосходительства быстро сказал:
– Ладно-ладно, успокойся, малыш, все будет о’кеу!
Что у этих людей за манера фамильярничать… А люди ли они вообще?..
Встреча была назначена на двенадцать – в первом банке, на улице Марата. Вчера вечером я сказал Даше, что у меня в двенадцать встреча и она должна мне позвонить ровно в двенадцать. Что я хочу услышать ее голос – ровно в двенадцать.
С моей стороны это не разумная предосторожность, а просто глупость. Я понимал – если что-то пойдет не так, Даша меня не спасет. Но мне действительно было бы приятно услышать ее голос, как будто глотнуть воды рядом с наглым жуком Мишей-адъютантом и душным жуком Мишастиком-экспертом.
Меня немного смущало, что придется брать с собой чемодан с книгами, но другого варианта не было – они мне деньги, я им книги. Мы кладем по двести тысяч в банковскую ячейку, я получаю ключ. Они должны при этом сразу же получить часть книг взамен своих денег. И так в каждом банке я буду передавать Мише и Мишастику часть книг – по одному из пяти списков. Списки книг мы с Мишастиком-экспертом составили заранее, но книги были неравноценны. Поэтому каждый список не был по стоимости равен пятой части миллиона. Меня волновало, что Мишастик включил самые ценные издания в первый список – в него входили «Тэ ли лэ» и «Le Futur». Как будто они хотят меня кинуть. Какая же это внутренняя душевная подлость – ведут себя так, словно миллион для них мелочь, ничто, но сами при этом полностью подстраховались!
Я переложил книги из чемодана в синюю спортивную сумку, с которой Полина ходила в jym, лег на диван, закрыл глаза и стал ждать звонка. В 11.20 позвонил таксист – от Верейской до улицы Марата ехать минут десять, но я специально заказал такси пораньше. Таксист сказал, что ждет меня на углу Загородного и Верейской.
Но уже на лестнице, спустившись на один этаж, я почувствовал – что-то не так. Я вернулся домой. В прихожей посмотрел в зеркало. Так мама меня приучила: если возвращаешься, нужно посмотреть в зеркало, иначе пути не будет.
Я понял, что не так, что именно помешало мне уйти.
В этой синей спортивной сумке мои любимые книги словно потеряли все свое волшебство, из произведений загадочных кумиров превратились в серые невидные брошюрки… Книги должны были лежать в чемодане, в том самом чемодане, где они пролежали много лет. Перед тем как навсегда перейти в руки олигарха, они должны быть дома… Я тут же загадал – если я возьму с собой книги в чемодане, все будет в порядке… Я редко загадываю что-то, но эта моя мистическая связь с предметами и явлениями никогда меня не обманывает.
– Это единственное, что я могу для вас сделать, дорогие мои, перед тем как вы пропадете у олигарха навсегда, – вслух произнес я и начал перекладывать мои книги из сумки в старый чемодан. Чемодан мой, кожаный, облицованный знаменитыми железными углами. Я специально узнавал – в начале века не использовались болтовые соединения, а только гвоздевые или заклепочные. От этого при случайном ударе об угол чемодана получался обтекающий удар, было не больно – тогда думали о людях…
Так, Крученых – в чемодан, Маяковский – в чемодан, Малевич, Кандинский – давайте-ка в чемодан, детки мои…
Это был эстетский жест… ну да, ну пусть, я и есть эстет, такой же, как были они. Милые мои, любимые…
Я спустился вниз с чемоданом в руке.
А через несколько минут я без чемодана поднялся наверх. Открыл дверь, посмотрел на себя в зеркало в прихожей и сказал: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Ну, и что бы это значило?.. Я имею в виду эту странную фразу.
Ответил на звонок таксиста, отменил вызов, извинился. Сказал, пусть поднимется в квартиру, если ему не лень, я оплачу вызов.
Лег на диван лицом к стене. Никакой опустошенности я не чувствовал, ничего я не чувствовал, кроме желания уснуть.
Меня разбудила Даша – она позвонила ровно в двенадцать, как я просил.
– Что случилось, почему у тебя такой голос, мне приехать, ты где, не вешай трубку, ты дома, я сейчас приеду, может быть, лекарства, лежи, не вставай… и так далее.
Я нажал на красную кнопку, а затем вообще отключил телефон.
Ну, не знаю… что уж так расстраиваться?.. У меня тоже недавно вытащили из машины сумку, прямо на светофоре, когда я смотрела в зеркало заднего вида, красила губы. Но я же не расстраивалась так ужасно, как Макс… А в сумке, между прочим, была почти новая пудра, не говоря уж о правах и паспорте… Паспорт и права мне потом вернули, а пудру нет.
Я никогда не видела Макса – таким. Таким безжизненным, безучастным… Он даже шутить не мог и говорил не как всегда, а медленно выдавливал из себя слова, как будто он мясорубка и едва работает, нужно покупать электрическую.
Ужас, да… На Максима напали в подъезде. Макс спустился вниз, а в подъезде стоит какой-то страшный человек, Макс сказал – амбал. Макс сказал, что этот амбал молча на него посмотрел, потом также молча протянул руку и… и взял его за нос. И в этом простом обидном жесте было такое бессовестное нарушение частного пространства, что это было так страшно, очень страшно… гораздо страшнее, чем если бы этот амбал его ударил.
Макс сказал, что от него, от этого амбала, пахло опасностью, будто ему все равно, что сделать в следующую секунду, захочет – возьмет за нос, а захочет – убьет. Макс сказал, это было, как будто между ним и смертью не осталось ничего, кроме этой руки, держащей его за нос…
– И что, что было дальше? – спросила я.
Амбал одной рукой продолжал держать его за нос и молча протянул другую руку – мол, давай…
– Ну а ты, ты что?..
Макс сказал:
– А я молча отдал амбалу чемодан…
– Максик, какой чемодан, ты бредишь?
Макс сказал, что он оговорился – не чемодан отдал, а бумажник.
– Максик, давай в милицию позвоним? – предложила я.
Максим молча отвернулся. Да, правда, какая милиция… у них таких нападений много, и наше, слава богу, не самое страшное, вот же он, Макс, жив-здоров, только сильно напуган.
