Какой глупый разговор! Может быть, сказать ему, что мне пора на работу? Может быть, я работаю в круглосуточном кафе и могу уходить на работу, когда мне вздумается?
Ох, звонок. Интересно, кто это?
Сначала в дверь просунулся сапог, украшенный блестящими камушками, потом огромный норковый помпон, а потом уже вся Ада в голубом берете. Голубой берет с норковым помпоном – очень запоминающийся головной убор.
– Сапоги купила. – Ада повертела ногой. – Триста баксов дала.
– Красивые, – похвалила я, нервно оглядываясь. Не хотела знакомить ее с Вадимом.
Ада, она такая – начнет разговаривать сама, полностью оттеснит меня норковым помпоном на второй план, и как я тогда смогу понять, зачем он пришел?
– Не с пустыми руками, – важно сказала Ада, – а с кое-чем.
Оказалось, «кое-что» – это кастрюлька. Кастрюлька осталась от Адиного любовного пиршества – днем она угощала своего нового друга обедом и часть обеда отложила для меня.
– Я готовлю лучше, чем шеф-повар во французском ресторане, особенно голубцы и пельмени, аты не знала?... Сегодня у меня голубцы.
Я благодарила, мялась и незаметно загораживала дверь на кухню.
– Машка... Дай что-нибудь повисеть, – попросила Ада и показала на Крамского: – Вот хоть этого Шишкина.
– Не дам, то есть, конечно, дам, но не сейчас, а как-нибудь потом, – твердо сказала я.
– Ну что тебе, Шишкина жалко? – проныла Ада, нахлобучила на меня свой берет и потянулась к Крамскому. – У нас с ним секса-то не было... А завтра как раз ответственная встреча... Завтра все решается, будет секс или так, ерунда... А послезавтра я приду за кастрюлькой и принесу тебе твою коричневую мазню обратно.
Почему Адин «секс» может произойти только в присутствии Крамского?
Так мы шепотом препирались, пока из кухни не раздался голос Вадима:
– Ну что, удалось выменять кастрюльку на картину? Ада заглянула на кухню и прошептала мне на ухо громким детским шепотом:
– А это еще что за х... с горы?
– Ада! – испуганно зашипела я. – Мы же договорились, что в русском языке любому слову можно найти эквивалент, буквально к любому...
– Я забыла какой... – виновато сказала Ада.
– Мужской половой орган, – прошептала я.
– Ладно, – громко сказала Ада. – Что это за мужской половой х... с горы?... Кр-расавец мужчина!.. Ну, Машка, у тебя роман, а ты тихаришься! Ну и как секс?
– Какой секс, Ада? – шепотом возмутилась я. – Мы с ним совершенно чужие люди, не считая мышей.
Ада все время твердит – секс, секс, прямо как ребенок!
Шепотом пыталась доказать Аде, что отношения двух людей не обязательно роман, бывает еще человеческая симпатия, взаимная приязнь, или человек может ехать мимо человека и зайти выпить кофе.
– Давно сидите-то? Минут двадцать? Уже пора... Сейчас я уйду, и у вас сразу же будет секс, – уверенно сказала Ада, вдвигаясь на кухню.
Слышал ли Вадим, что он мужской половой х... с горы? И что у нас сейчас будет секс?
Не слышал. А если слышал? Господи, какой позор, какой ужас...
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Ада и уселась за стол. – Машка, дай хоть чаю, что ли...
– Это Вадим, я думала, он человек от мышей, – обреченно сказала я. – А это Ада...
– Интеллигент в пятом поколении из рода Бенуа, коллекционер, агентство недвижимости «АДА», – представилась Ада.
Вадим заулыбался, засветился так, как будто он Адин новогодний подарок.
Наверное, бывшие секс-символы общаются так со всеми женщинами моложе семидесяти – дарят себя всем, как подарок, просто включают обаяние, как включают торшер. А я бы, например, вместо этого господина хотела получить шоколадный торт, чтобы слой шоколада, слой вафель, – лично я против фруктовой прослойки, а современная тенденция шоколадных тортов клонится к фруктовой прослойке... Что- то я увлеклась.
Ада выпила чай, съела два своих голубца, Вадим тоже два, я один – изображала тонкую натуру. Я очень хотела второй голубец – они так вкусно пахнут!.. Американцы изобрели специальный спрей: попрыскаешь – и не ощущаешь запаха пищи и не хочешь голубцов. Еще хорошо бы специальные очки, которые превращали бы голубцы в разваристую цветную капусту или молоко с пенкой...
Ничего, пусть только уйдут, за ними еще дверь не успеет закрыться, как я съем второй голубец!..
– Ну а теперь самое главное. У тебя есть бакс? – деловым тоном спросила Ада, вытащила из сумки сложенную аккуратным квадратиком газету и, торжественно развернув ее на столе, достала вложенную в нее небольшую картонку. – Ну?! Есть бакс, я тебя спрашиваю? А?
– С собой баксов сто и сто евро, остальное рубли, – ответил Вадим. – А сколько надо?
– Да я сама могу тебе сколько хочешь баксов насыпать, – отмахнулась Ада. – Я Машку спрашиваю. Машка, у тебя есть бакс? – Ада нетерпеливо притопнула ногой. – Говорю же тебе, дурья башка, – бакс! Что, нет? Ау меня есть. В комиссионке купила, – показала она на картонку. – Сказали, настоящий бакс. Показать?
– Бакст, – догадалась я. – Ох! Неужели Бакст?!
Что же там у Ады? У меня даже мурашки по телу побежали – а вдруг там неизвестный портрет Дягилева, или какой-нибудь танцовщицы, или автопортрет!
– Ада, не может быть, поздравляю!.. Покажите скорей! Ада гордо кивнула:
– Может, может. За деньги все может. Покажу. Сначала расскажи мне про этого Бакса, что-то я про него подзабыла.
Я послушно сказала:
– Бакст Лев Самойлович, настоящее имя и фамилия Розенберг, Лейб-Хаим Израилевич, – знаменитый русский художник и сценограф. Родился в Гродно в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, а умер в Париже... Когда же он умер? Кажется, году в двадцать четвертом или двадцать пятом... Его отец был мелкий коммерсант, не разрешал ему учиться в Академии художеств... Ну покажите, пожалуйста, – попросила я, и Ада демонстративным движением руки, как настоящий фокусник, перевернула картонку.
На картонке был изображен человек в берете. Это был не Дягилев, не танцовщица и не сам Бакст. Я внимательно смотрела на изображение – бедная, бедная Ада, я не такой уж большой знаток, но как ей сказать, что картинку нарисовали вчера в этой ее комиссионке?
– Почем нынче Бакст? – поинтересовался Вадим.
– По деньгам... – хмыкнула Ада. – Не то чтобы даром, ноя могу себе позволить... Чуть дороже сапог. Триста восемьдесят баксов.
– Удачная покупка, – серьезно похвалил Вадим, – находка коллекционера.
Папа говорит, смеяться над невежеством все равно что смеяться над болезнью. К тому же смешное можно найти в каждом человеке, вот Вадим, к примеру, носит разноцветные шелковые шарфы, а я... я вообще, оказывается, сижу за столом в Адином берете с помпоном. Когда я успела его нацепить?
– Правда, подписи нет, – призналась Ада. – Сказали, с подписью будет еще дороже.
– Так, может, подпишем? – сияя, предложил Вадим.
– Нет! – закричала я. – Пожалуйста, Ада, не надо больше покупать без подписи, и с подписью не надо. Кстати, он подписывал свои работы «Бакст», потому что фамилия его бабушки была Бакстер.
– Машка, не умничай! И не завидуй! У тебя и так кар-тинокдо х... и больше, – сказала Ада и протянула
