поступил в магазин только сегодня. Потом нашел уединенное местечко, вдали от накатанного маршрута сторожа. Там в поднятую руку манекена я вложил широкий лист папоротника, который изъял в отделе цветов, — сразу получилось молоденькое весеннее деревце. Ковер был песчаного цвета, как песок на берегу озера. Белоснежная салфетка, два пирожных, каждое украшено вишенкой. Оставалось только вообразить себе озеро и найти Эллу.
— Ой, Чарлз, что это?
— Я поэт, Элла, а когда поэт встречает такую девушку, как ты, его тянет на природу. Видишь это дерево? Пусть оно будет нашим. А вон озеро — более красивого я в жизни не видел. Вот трава, цветы. И птицы, Элла. Ты говорила, что любишь птиц.
— О-о, Чарлз, ты такой милый. Мне кажется, я слышу, как они поют.
— А это наш ленч. Но прежде чем приняться за еду, сходи за скалу и посмотри, что там.
Я услышал ее восторженный вскрик — она увидела летнее платье, которое я принес для нее. Когда она вернулась, весенний день одарил ее приветливой улыбкой, а озеро засияло ярче прежнего.
— Элла, теперь давай перекусим. Будем радоваться жизни. А потом поплаваем. Тебе так пойдет любой из этих купальников!
— Чарлз, давайте просто посидим и поговорим.
Мы сидели и говорили, а время растворилось, как во сне. Не знаю, сколько мы могли так просидеть, забыв обо всем на свете, если бы не паук.
— Чарлз, что вы делаете?
— Ничего, милая. Просто дрянной паучок, он полз по твоему колену. Это мне, конечно, привиделось, но иногда такие фантазии хуже реальности. Вот я и попробовал его поймать.
— Не надо, Чарлз! И уже поздно! Очень поздно! Они вот-вот вернутся. Мне пора домой.
Я отвел ее домой — в подвальный этаж, в кладовку с кухонной утварью — и поцеловал ее на прощанье. Она подставила мне щечку. Интересно, почему только щечку?
10 МАЯ.> — Элла, я тебя люблю.
Прямо так и сказал. Мы уже несколько раз встречались. Целыми днями я мечтал о ней. Даже дневник не вел. А уж о стихах не могло быть и речи.
— Элла, я тебя люблю. Давай переберемся в салон для новобрачных. Что ты так испугалась, милая? Хочешь, вообще уедем отсюда. Поселимся в небольшом ресторанчике в Центральном Парке, помнишь такой? Там вокруг тысячи птиц.
— Прошу тебя… прошу тебя, не говори так!
— Но я люблю тебя, люблю всем сердцем.
— Ты не должен.
— А вот оказалось, что должен. Ничего не могу с собой поделать. Элла, только не говори мне, что ты любишь другого.
Она всхлипнула.
— Увы, Чарлз, люблю.
— Любишь другого, Элла? Одного из этих? Я думал, ты терпеть их не можешь. Наверное, это Роско. Только в нем и сохранилось хоть что-то человеческое. Мы с ним говорим об искусстве, о жизни, обо всем прочем. И он похитил твое сердце!
— Нет, Чарлз, нет. Он такой же, как остальные. Я их всех ненавижу. Меня от них с души воротит.
— Тогда кто же это?
— Он.
— Кто?
— Сторож.
— Не может быть!
— Может. От него пахнет солнцем.
— Боже, Элла, ты разбила мне сердце.
— Ты можешь остаться моим другом.
— Да, конечно. Я буду тебе как брат. Но как вышло, что ты его полюбила?
— О-о, Чарлз, это было так прекрасно. Я думала о птицах и замечталась, забылась. Только ты меня не выдавай, Чарлз. Они со мной знаешь что сделают? — Ну что ты! Не бойся. Продолжай.
— Ну, я замечталась, и тут появляется он, выходит из-за угла. А мне и деваться некуда-на мне было голубое платье. А вокруг всего несколько манекенов, и те в нижнем белье.
— Так, дальше, пожалуйста.
— Что мне оставалось делать? Я скинула платье и застыла как вкопанная.
— Понятно.
— Он остановился прямо возле меня, Чарлз. Посмотрел на меня. И коснулся моей щеки.
— И ничего не заметил?
— Нет. Она была холодная. Но, Чарлз, при этом он заговорил со мной… сказал: 'Ай да крошка, вот бы таких на Восьмой авеню побольше'. Какой прелестный комплимент, правда, Чарлз?
— Лично я сказал бы 'на Парк-авеню'.
— Ой, Чарлз, не становись похожим на них. Иногда мне кажется, что ты начинаешь походить на них. Велика ли разница, Чарлз, какую улицу назвать? Комплимент от этого не стал хуже.
— Может, и не стал, но сердце мое разбито. И как ты добьешься его взаимности? Ведь он живет в другом мире.
— Да, Чарлз, его — мир-Восьмая авеню. Я хочу перебраться туда. Чарлз, ты и вправду мой друг?
— Я тебе как брат, но сердце мое разбито.
— Я скажу тебе, что хочу сделать. Скажу. Я снова туда встану. Тогда он меня увидит.
— И что?
— Может, он снова со мной заговорит.
— Элла, дорогая, ты просто себя терзаешь. Себе же делаешь хуже.
— Нет, Чарлз. На сей раз я ему отвечу. И он заберет меня с собой.
— Элла, я не могу этого слышать.
— Тес! Кто-то идет! Я увижу птиц, Чарлз, настоящих птиц, увижу, как растут цветы. Это они вернулись. Тебе надо идти.
13 МАЯ. Последние три дня стали для меня настоящей пыткой. И вот сегодня я не выдержал. Ко мне подсел Роско. Сидел рядом и долго смотрел на меня. Потом положил руку на плечо.
— Что-то ты совсем раскис, старина, — посочувствовал он. — Может, выбраться в 'Уанамейкерс' и покататься на лыжах?
На его доброту я не мог не ответить откровенностью.
— Нет, Роско, это не поможет. Дело мое гиблое. Я не могу есть, не могу спать. Даже писать и то не могу, понимаешь?
— Что с тобой? Затосковал по дневному свету?
— Роско… я влюбился.
— В кого-то из продавщиц? Из покупательниц? Но учти, Чарлз, это категорически запрещено.
— Нет, Роско, ни то, ни другое. Но все равно, надежды на взаимность никакой.
— Дорогой дружище, мне больно видеть тебя таким. Давай я помогу тебе. Выговорись, облегчи душу.
И тут… это было какое-то наваждение. Меня прорвало. Я ему доверился. Видимо, доверился, как же иначе? Во всяком случае, я не собирался выдавать Эллу, мешать ее бегству, силком держать здесь, пока ее сердце не потеплеет ко мне. Если такие намерения у меня все же были, то только подсознательные, клянусь!
Так или иначе, но я выложил ему все. От начала до конца! Он выслушал меня с сочувствием, но в этом сочувствии я уловил скрытое неодобрение.
— Ты ведь отнесешься к моей тайне с уважением, а, Роско? Кроме нас, знать об этом не должен никто.
— Не беспокойся, старина, буду нем как могила. И прямиком направился к миссис Вандерпэт — наверное. Во всяком случае, вечером атмосфера изменилась. Люди бледными промельками скользят мимо
