меня, нервно улыбаются, в этих улыбках что-то жуткое, садистское, замешенный на страхе восторг. Стоит мне к кому-то обратиться, отвечают уклончиво, смущаются и тотчас исчезают прочь. Вечер танцев почему- то отменили. Эллу я найти не могу. Придется выползать отсюда. Буду искать ее снова.
ПОЗДНЕЕ. Господи! Свершилось. В отчаянии я пошел в кабинет управляющего — оттуда сквозь стеклянные стены просматривается весь универмаг — и встал на вахту. Ровно в полночь появились они, небольшая группа, будто муравьи тащили свою жертву. Жертвой этой была Элла. Они отнесли ее в отдел медицинских товаров. Ее и еще кое-что.
Когда я возвращался сюда, навстречу прошествовала порхающая, шипяще-свистящая орава — это были Люди Тьмы, в паническом экстазе они оглядывались через плечо, стремясь остаться незамеченными. Спрятался и я. Как описать эти мрачные, утратившие человеческие черты существа, бесшумные словно тени? Они отправились туда… где была Элла.
Что мне делать? Выход один. Надо найти сторожа. И все ему рассказать. Мы с ним спасем Эллу. А если сила окажется на их стороне… что ж, тогда оставлю этот дневник на прилавке. Завтра, если буду жив, успею его забрать до открытия магазина.
Если нет, смотрите в витрины. Ищите там три новых манекена: двое мужчин — один из них с виду романтик — и одна девушка. У нее голубые глаза, настоящие васильки, а верхняя губа чуть приподнята.
Ищите нас.
А их выкурите отсюда! И уничтожьте — раз и навсегда! Отомстите за нас!
БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ
Гуараль отвез телегу пробковой коры на шоссе, к перпиньянскому грузовику. Он возвращался домой, тихо-мирно шел рядом со своим мулом, ни о чем особенно не думал, и вдруг мимо него прошагал полуголый умалишенный, каких в здешней части Восточных Пиренеев никогда не видывали.
У них в деревне водились два-три головастых идиота, но этот был не такой. И не был он изможденный и буйный, как старик Барильеса после пожара. И не было у него крохотной усохшей головенки с языком- болтушкой, как у Любеса-младшего. Совсем какой-то небывалый полудурок.
Фуараль про себя окрестил его оголтелым: слепит и прыщет, будто солнце, в самые глаза. Красное тело так и прет из цветных лохмотьев-красные плечи, красные колени, красная шея, и широкое круглое красное лицо так и прыщет улыбками, словечками, смешками.
Фуараль догнал его на гребне горы. Тот уставился вниз, в долину, точно остолбенел.
— Боже мой! — сказал он Фуаралю. — Нет, вы только посмотрите!
Фуараль посмотрел: все было как всегда.
— Это я, дурак, — сказал полоумный, — шастаю, значит, туда-сюда по чертовым Пиренеям неделю за неделей и вижу все одно и то же: луга, березняк; сосняк, водопады, зеленым-зелено, словно тебе поднесли миску haricots verts! [5] А вот же чего я все время искал! Почему никто не сказал мне об этом?
Как было отвечать на такой дурацкий вопрос? Ну, да умалишенные сами спрашивают, сами отвечают. Фуараль наподдал мулу и стал спускаться по дорожке, но полоумный шел с ним вровень.
— Что же это такое, господи? — говорил он. — Кусок Испании перетащили через границу, что ли? А может, это лунный кратер. Воды, наверное, никакой? Боже мой, ну и красногорье кругом! Смотрите-ка, а земля желто-розовая! Это деревни там виднеются? Или кости вымерших чудищ? Мне здесь нравится, — говорил он. — Мне нравится, как смоковницы разверзают скалы. И как косточки разверзают смоквы.
О сюрреализме слышали? Вот он, сюрреализм жизни. А это что за роща? Пробковый дубняк? Похоже на окаменелых циклопов. О, дивные циклопы, вас обдирают донага разбойники-смертные, но я своей малой кистью на малом куске холста воскрешу вас к жизни в вашем пробчатом облачении!
Фуараль, уж на что человек не набожный, все-таки счел за благо перекреститься. Дурень нес околесицу всю дорогу, два или три километра. Фуараль отвечал ему 'да' или 'нет' либо хмыкал.
— Это моя земля! — голосил помешанный. — Ее сотворили для меня! Какое счастье, что я не поехал в Марокко! Это ваша деревня? Изумительно! А дома-то, поглядите — в три, в четыре этажа. Почему они — выглядят так, точно их нагромоздили пещерные жители — да-да, пещерные жители, не нашедши в скалах никаких пещер? А может, тут и скалы были да осыпались — вот оголенные пещеры и сгрудились на солнцепеке? Почему у вас нет окон? Нравится мне эта желтая колокольня. В испанском духе. А здорово, что колокол висит в железной клетке! Черный, как ваша шляпа. Мертвый. Может, потому здесь и тихо? Мертвый звук-висельник в лазури! Ха-ха! Разве не забавно? Или вам не по нутру сюрреализм? Тем хуже, друг мой, ибо вы, кстати, как раз и есть сырье для сновидений. Мне нравится, что вы все в черном. Тоже небось на испанский манер? Вы как прорехи в белом свете.
— До свидания, — сказал Фуараль.
— Погодите минутку, — попросил чужак. — Где бы мне тут приютиться? Гостиница у вас есть?
— Нету, — сказал Фуараль, заворачивая во двор.
— Вот черт! — сказал чужак. — Ну у кого-нибудь хоть можно переночевать?
— Нет, — сказал Фуараль. Дуралей был малость озадачен.
— Ладно, — сказал он наконец. — Пойду, по крайней мере, осмотрюсь.
И пошел по улице. Фуараль видел, как он заговорил с мадам Араго, и та покачала головой. Потом он сунулся к пекарю, пекарь тоже дал ему от ворот поворот. Он, однако же, купил у него каравай хлеба, а у Барильеса сыра и вина, сел на скамеечку, подзакусил и давай шляться по косогорам.
Фуараль решил за ним приглядеть и отправился на деревенскую верховину, откуда виден был весь склон. Дурень шатался без всякого толку: ничего не трогал, ничего не делал. Потом он вроде как стал пробираться к усадебке с колодцем, за несколько сот ярдов от деревни.
А усадебка-то принадлежала Фуаралю, через жену досталась: хорошее местечко, был бы сын, там бы и жил. Завидев, что чужака понесло в ту сторону, Фуараль пошел за ним без лишней, сами понимаете, спешки, но не так чтобы медленно. И точно, на месте оказалось, что дурень тут как тут, заглядывает в щели ставен, даже дверь подергал. Мало ли что было у него на уме.
Фуараль подходит, тот оборачивается.
— Здесь никто не живет? — спрашивает.
— Нет, — сказал Фуараль.
— А кто хозяин? — полюбопытствовал чужак. Фуараль не знал, что и ответить. Потом все-таки признался, что он и есть хозяин.
— А мне вы дом не сдадите? — спросил чужак.
— Для чего? — спросил Фуараль.
— Как то есть! — сказал чужак. — Чтобы жить.
— Зачем? — спросил Фуараль. Чужак тогда выставил руку, загнул большой палец и говорит, нарочито медленно.
— Я, — говорит, — художник, живописец.
— Ага, — говорит Фуараль.
Чужак загибает указательный палец.
— Я, — говорит, — смогу здесь работать. Мне здесь нравится. Нравится обзор. Нравятся те два ясеня.
— Ну и хорошо, — говорит Фуараль. Тогда чужак загибает средний палец.
— Я, — говорит, — хочу прожить здесь шесть месяцев.
— Ага, — говорит Фуараль.
Чужак загибает безымянный.
— Прожить, — говорит, — в этом доме. Который, с вашего позволения, выглядит на желтой земле точно игральная кость посреди пустыни. Или он больше похож на череп?
— Ого! — говорит Фуараль.
А чужак загибает мизинец и говорит: — За сколько франков — вы разрешите мне — жить и работать
