Дверь люкса открыла ее дублерша, заодно выполнявшая и секретарские функции.
– Мистер Соломен! – обрадовалась она. – Слава Богу, что вы приехали. Уитни вас ждет.
Скрестив ноги, она сидела посреди кровати. Бледно-розовый тренировочный костюм, голубоватые кроссовки, надутые губки. Фирменные волосы заплетены в две школьные косички, на лице – никакого грима, хотя на кой черт он нужен при ее золотистом загаре?
Хауэрд вдруг получил привет от Санта Клауса – вот это да! Надо надеяться, что легкие серые брюки, которые он надел с немудреным свитером, это все-таки скрывают.
– Хауэрд! – возопила она. – Они собираются меня распять!
– Кто? – терпеливо спросил он, подсаживаясь на край кровати.
– Все!
И в ее аквамариновых глазах заблестели неподдельные слезы.
Эх… если бы она так же играла перед камерой…
– Расскажи мне все, как есть, малыш, – успокаивающе попросил он.
Губы ее дрожали от гнева, когда она изливала ему поток жалоб. Режиссера она не устраивает… Кларисса – стерва… съемочная группа – ни одной дружеской улыбки… Мэннон – просто мерзавец. Вся шайка объединилась против нее.
– Между прочим, Хауэрд, – закончила она негодующе, – я согласилась на второстепенную роль, хотя должна была играть главную.
– Знаю. – Он сочувственно кивнул. – И ты об этом не пожалеешь. Эта роль откроет перед тобой все двери. По моим сведениям, ты затмеваешь Клариссу, переигрываешь ее. Этот фильм – твой.
Лицо ее просветлело.
– Правда?
– Разве я стану тебе врать?
– Ты же знаешь, я тебе доверяю.
Лучше бы доверила мне себя, так и хотел сказать он, чувствуя, как елозит в штанах его напрягшийся прибор.
– Послушай, малыш, – сказал он, – худший твой враг – это ты сама. Давай завтра ноги в руки – и марш на съемочную площадку. Не выходя на работу, ты даешь большой козырь Клариссе. Она надеется таким путем тебя выжить. – Он сделал паузу, готовясь провести главную мысль. – А если будешь упираться… ну, Уит, тогда в игру вступят адвокаты, и я ничего не смогу сделать. Буду очень огорчен, если одним дурацким шагом ты зарубишь всю свою карьеру.
Она задумчиво смотрела на него, уголки рта опустились вниз. Лицо превратилось в маску.
А потом – словно солнце вышло из-за тучки – она улыбнулась. У Уитни Валентайн была самая ослепительная улыбка в мире.
– Черт возьми, Хауэрд, ты совершенно прав. За твою прямоту я тебя просто обожаю.
И, пододвинувшись на кровати, она его поцеловала.
Поцелуй предназначался щеке, но он ловко повернул лицо, и губы попали на губы. По-медвежьи схватив ее, он наградил ее своим фирменным засосом. О поцелуях Хауэрда Соломена легенды ходили еще в школе.
Она чуток поупиралась – для порядка, – и он захапал ее всю! Она поддалась! И последовал долгий, страстный, по-настоящему пылкий поцелуй.
Наконец, она оттолкнула его и сказала:
– Ах, Хауэрд, ну зачем это нам? Ты женат.
– Только на бумаге, – выстрелил он быстрее скорости звука. – После рождения Роузлайт у Поппи пропал всякий интерес к сексу. Доктора говорят, это психологическое. Мы пытаемся что-то сделать. Но я ведь все равно остаюсь мужчиной, Уитни. И довольно одиноким.
– Ну, такой уж и одинокий. У тебя столько возможностей… – голос ее стих.
– Этой минуты я ждал долгие годы, – произнес он возбужденно. – Ты, я… рядом никого…
Она поняла, что его рассказ о Поппи – чистая липа. Но интрижка с Хауэрдом, конечно же, укрепит ее положение на съемочной площадке и приведет в ярость Мэннона – может, теперь ему на нее и плевать, но если она закрутит роман с еще одним из его бывших друзей, Мэннон не будет в большом восторге.
– Попозже, – обещала она глухим шепотом. – После ужина. Только ты… и я.
77
– Забери от меня эту жуткую псину, – вскричала Силвер. – Умоляю, Уэс, он такой грязнущий!
– Вовсе нет, – возразил Уэс, потрепав Дворнягу по загривку.
– Может, еще скажешь, что у него нет блох?
– Не-а. Кроме этой.
Он сделал вид, что извлек из взъерошенной шерсти Дворняги насекомое и повел рукой в ее сторону.
Она истерично завопила, и он напополам согнулся от смеха.
