пары, которая, тем самым, биологически отличалась от всех остальных существ, населявших Землю, или мы имеем дело с поэтической аллегорией того, как Бог дал человеку духовную сущность и Нравственный закон.
Поскольку сверхъестественный Бог способен выполнять сверхъестественные действия, интеллектуально допустимы оба варианта. На мой взгляд, здесь лучше воздержаться от однозначного выбора – ведь великие умы уже более трех тысячелетий не могут его сделать. Многим верующим представляется убедительной буквальная интерпретация библейского рассказа об Адаме и Еве, однако К.С. Льюис, который был выдающимся религиозным мыслителем, историком и специалистом в области мифологии, считал, что это скорее нравоучение, чем биография или параграф из учебника естествознания. Вот что он писал на эту тему:
На протяжении многих столетий Бог совершенствовал животную форму, которой предстояло стать носителем человеческих качеств и Его образа. Он дал этому существу руки, большой палец которых мог касаться любого из остальных пальцев, челюсти, зубы и гортань, способные к артикуляции, а также мозг, достаточно сложный для того, чтобы выполнять все материальные операции, в которых воплощается разумная мысль. Возможно, что это создание просуществовало целые эпохи в таком состоянии, прежде чем стало человеком. Оно даже могло быть достаточно разумным, чтобы изготовлять вещи, которые археологи принимают за доказательство его человеческой природы. Но это было всего лишь животное, потому что все его физические и психологические процессы лишь преследовали чисто материальные и природные цели. Затем, когда пришло время, Бог ниспослал на этот организм, как в его психологии, так и в его физиологии, новый тип сознания, которое могло сказать «я» и «меня», которое могло взглянуть на себя как на объект, которое знало Бога, которое могло судить об истине, красоте и благе и которое настолько возвышалось над временем, что могло наблюдать его течение… Мы не знаем, сколько таких существ Бог сотворил и как долго они жили в райском состоянии. Но в конце концов они пали. Некто – или нечто – нашептал, что они могут стать как боги… Они хотели иметь уголок во Вселенной, о котором они могли бы сказать Богу: «Это наше дело, а не Твое». Но такого уголка нет. Они хотели быть существительными. Мы не имеем представления, в каком конкретном поступке или последовательности поступков нашло себе выражение это противоречивое, невозможное желание. По мне, это вполне могло быть буквальное поедание плода, но это – вопрос совершенно несущественный.
Консервативным христианам, в других отношениях весьма уважающим Льюиса, это его рассуждение часто не нравится. В самом деле, разве вольная интерпретация глав 1 и 2 книги Бытия не ведет в конечном итоге к отрицанию Бога и Его чудес? Нет, я в этом уверен. Ничем не ограниченная «либеральная» теология действительно опасна, так как выхолащивает из веры ее истинную сущность, но внимательный и обладающий зрелым умом человек может аккуратно двигаться по крутой тропинке и в состоянии самостоятельно решить, где остановиться. Ряд священных текстов обладает характерными признаками, отличающими рассказы очевидцев о реальных событиях, и здесь мы как верующие должны твердо держаться истины. Но другие разделы Библии, такие как книги Иова, Ионы или рассказ об Адаме и Еве, определенно не несут на себе печать историзма.
Учитывая неопределенность интерпретации некоторых мест Писания, стоит ли верующим настаивать на их буквальном понимании в споре об эволюции, в своей оценке значимости науки, даже в самой своей вере? Конечно, многие не менее искренне верующие люди с этим не согласятся, как не соглашались и задолго до рождения Дарвина и выхода его «Происхождения видов». И все же я не думаю, что Бог, создавший всю Вселенную и общающийся со Своим народом посредством молитвы и духовного откровения, желает от нас такого доказательство любви к Нему, как отречение от очевидных истин, открытых нам наукой.
Поэтому теистический эволюционизм, или БиоЛогос, представляется мне наиболее удовлетворительным с обеих сторон решением вопроса о соотношении науки и веры. Он не может ни устареть, ни оказаться несостоятельным в свете новых открытий. Он строго логичен, дает ответы на многие вопросы, которые невозможно разрешить иными способами, и позволяет науке и вере укреплять друг друга, как две прочные колонны, поддерживающие здание Истины.
В XXI веке, в обществе, где все более возрастает роль технологий, идет непрестанная битва за сердца и умы людей. Многие материалисты, с торжеством отмечая прогресс науки и то, как она заполняет пробелы в наших знаниях о природе, объявляют веру в Бога устарелым предрассудком, от которого лучше отказаться. Многие верующие, со своей стороны, убеждены, что истина, постигаемая духовным зрением, ценнее происходящей из любых других источников, а значит, прогресс науки и техники – вещь опасная и ненадежная. Непримиримость растет, голоса спорящих звучат все пронзительнее.
Повернемся ли мы спиной к науке из-за того, что она воспринимается как угроза Богу, откажемся ли от того расширения наших знаний о мире, которое она обещает, от применения полученных знаний для облегчения страданий и совершенствования природы человека? Или, может быть, мы отвернемся от веры, решим, что наука сделала ненужной духовную жизнь и теперь вместо традиционных религиозных символов на алтарях нужно вырезать изображение двойной спирали?
Оба пути принципиально опасны. Оба отрицают истину. Оба умаляют достоинство людей. Оба разрушительны для нашего будущего. И ни один не является необходимым. Бог Библии – также и Бог генома. Мы чтим его и в соборе, и в лаборатории. Его творение величественно, поразительно, немыслимо сложно, – и оно не может воевать с собой. Лишь мы, несовершенные человеческие существа, способны начинать такие битвы. И только мы можем их прекращать.
Глава 11: В поисках истины
В дельте Нигера, вблизи изгиба западного побережья Африки лежит бедная деревня Эку. Именно там мне неожиданно был преподан важный жизненный урок.
Я отправился в Нигерию летом 1989 г. в качестве врача-добровольца – поработать в маленькой больнице при миссии, подменяя местных медиков на время их поездки на конференцию. Такие конференции устраивались ежегодно, чтобы врачи-миссионеры могли подзарядиться духовно и физически. Вместе со мной поехала дочь – студентка колледжа; нам обоим было интересно взглянуть на африканскую жизнь и хотелось внести свой, пусть небольшой вклад в дело помощи развивающимся странам. Я понимал, что плохо подготовлен к предстоящим задачам: в современном американском госпитале мне не приходилось иметь дела с тропическими болезнями, а под рукой всегда была масса медицинского оборудования, которое, как я знал, в Эку отсутствовало. Тем не менее я ехал в Нигерию, надеясь принести реальную пользу ее жителям.
Больница в Эку не была похожа ни на одну из известных мне прежде. В ней постоянно не хватало коек, так что больным нередко приходилось спать на полу. Вместе со многими пациентами приезжали родственники и кормили их – больница не имела возможности обеспечить всех питанием. Был представлен широчайший спектр тяжелых заболеваний, причем люди часто обращались за медицинской помощью лишь на поздних ста днях болезни. В ряде случаев ситуацию усугубляла «помощь» знахарей – заболевшие шли в первую очередь именно к ним, а в Эку отправлялись, только убедившись в бесполезности других способов лечения. Но тяжелее всего было сознавать, что основная масса болезней, для борьбы с которыми меня призвали, – следствие фактического отсутствия в стране системы здравоохранения. Туберкулез, малярия, столбняк, множество заболеваний, вызываемых паразитами, – все это требовало в первую очередь профилактических мероприятий, которые не проводились.
Я был подавлен масштабом проблем, изнурен до предела потоком пациентов, которым не всегда мог поставить диагноз, страдал от отсутствия нормально оборудованной лаборатории и рентгеновского кабинета и постепенно впадал в депрессию, думая, что мне не стоило ехать и зря я надеялся хоть кому-то помочь.
Но однажды родственники привезли в клинику молодого крестьянина, совсем слабого и с чудовищно распухшими ногами. Взяв его руку, я с испугом обнаружил так называемый парадоксальный пульс – биение
