она была сделана. «Я покорюсь, — говорила я себе в безумии того несчастного времени, — я покорюсь всему, что только может помочь мне овладеть доверием майора и открыть значение ужасных слов моего мужа».
Гримировка моего лица была окончена. Горничная показала мне пальцем на зеркало.
— Припомните, сударыня, — сказала она, — какой вы были, когда послали за мной, и взгляните на себя теперь. В своем роде вы теперь красивейшая женщина в Лондоне. О, эта жемчужная пудра делает чудеса, когда умеешь употреблять ее.
Глава VIII
ДРУГ ЖЕНЩИН
я не в состоянии описать, что я чувствовала на пути к майору. Я даже сомневаюсь, чувствовала ли я и думала ли я в обыкновенном значении этих слов.
С той минуты, как я отдалась в руки горничной, я как будто лишилась своей индивидуальности, утратила свой характер. От природы нервная и беспокойная, я склонна была преувеличивать опасности, которые предвидела на своем пути. В другое время, имея в виду критическое свидание с незнакомым человеком, я обдумала бы заранее, что полезно будет сказать и о чем полезно будет умолчать. Теперь же я ни на минуту не задумалась о свидании с майором. Я чувствовала безотчетную уверенность в себе и слепое доверие к нему. Ни прошлое, ни будущее не беспокоили меня нимало, я беззаботно жила настоящим. Я глядела на магазины, на встречные экипажи. Я замечала — да, я замечала! — восхищенные взгляды, которыми меня провожали пешеходы, и радовалась. Я говорила себе: это предвещает мне успех у майора. Когда экипаж остановился у двери дома номер шестнадцать на Вивьен-Плейс, у меня, без преувеличения, было только одно опасение — не застать майора дома.
Дверь была отворена старым слугой, с виду похожим на отставного солдата. Он оглядел меня с пристальным вниманием, мало-помалу перешедшим в лукавое одобрение. Я спросила, дома ли майор Фитц- Дэвид. Ответ был не совсем удовлетворительный: слуга не знал наверное, дома ли его господин.
Я дала ему свою карточку. На моих карточках, напечатанных к моей свадьбе, стояло, конечно, ложное имя. Слуга ввел меня в переднюю комнату в нижнем этаже и исчез с моей карточкой в руке.
Оглядевшись, я заметила в стене, противоположной окнам, дверь, выходившую в какую-то внутреннюю комнату. Дверь была не простая, ее дверцы не растворялись но вдвигались в стену. Подойдя ближе, я заметила, что дверное отверстие было задвинуто не совсем плотно. Осталась небольшая щель, но благодаря этой щели все происходившее достигло моих ушей.
— Что вы сказали обо мне, Оливер? — спросил чей-то голос, осторожно пониженным тоном.
— Я сказал, что не знаю наверное, дома ли вы, сударь, — отвечал голос встретившего меня слуги.
Последовала пауза. Легко было догадаться, что первый из говоривших был майор Фитц-Дэвид. Я ждала, что будет дальше.
— Мне кажется, что лучше не принимать ее, Оливер.
— Как прикажете, сударь.
— Скажите, что меня нет дома и что вы не знаете, когда я вернусь. Попросите ее написать, если у нее есть какое-нибудь дело ко мне.
— Хорошо, сударь.
— Подождите, Оливер.
Оливер остановился. Последовала другая, и на этот раз более долгая, пауза. Затем господин начал расспрашивать слугу.
— Молода она, Оливер?
— Молода, сударь.
— И хорошенькая?
— Более чем хорошенькая, на мой взгляд, сударь.
— А! То, что называется красавица, Оливер?
— Красавица, сударь.
— Высока она?
— Почти с меня, майор.
— А! И стройна?
— Тонка, как молодое дерево, пряма, как стрела.
— Я раздумал и решил быть дома, Оливер. Введите ее, введите ее.
До сих пор одно, по-видимому, было ясно: я поступила благоразумно, прибегнув к помощи горничной. Какой отчет дал бы обо мне Оливер, если б я явилась с моими бесцветными щеками и растрепанными волосами?
Слуга вернулся и пригласил меня в соседнюю комнату. Майор Фитц-Дэвид вышел мне навстречу. Каков был майор? Майор был хорошо сохранившийся старик лет шестидесяти, невысокий, худощавый и замечательный, особенно длиной своего носа. После носа я заметила прекрасный темный парик, маленькие блестящие серые глаза, румяный цвет лица, короткие военные бакенбарды, окрашенные под цвет парика, белые зубы, вкрадчивую улыбку, щегольской синий сюртук с камелией в петлице и великолепный перстень с рубином, сверкнувший на его мизинце, когда он с поклоном предложил мне стул.
— Любезнейшая миссис Вудвил, как это великодушно с вашей стороны, — начал он. — Я жаждал познакомиться с вами. Юстас — мой старый друг. Я поздравил его, когда узнал о его женитьбе. Теперь, позволите ли мне сознаться, — увидев вас, я завидую ему.
Все мое будущее было, может быть, в руках этого человека. Я изучала его внимательно, я старалась прочесть его характер в его лице.
Блестящие маленькие глаза майора принимали самое нежное выражение, когда глядели на меня, сильный и грубый голос майора доходил до самых мягких нот, когда он говорил со мной, манеры выражали счастливую смесь восхищения и уважения. Он подвинул свой стул ближе к моему, как будто сидеть рядом со мной было завидным преимуществом. Он взял мою руку и приложил к губам мою перчатку, как будто эта перчатка была прелестнейшей вещью в мире.
— Любезнейшая миссис Вудвил, — сказал он, бережно отпуская мою руку, — будьте снисходительны к другу, обожающему ваш прекрасный пол. Вы осветили этот скучный дом. Какое счастье видеть вас здесь!
В этом признании не было надобности. Женщины, дети и собаки инстинктивно узнают людей, их любящих. Женщины имели нежного друга, в былое время, может быть, опасного нежного друга, в майоре Фитц-Дэвиде. Я угадала это прежде, чем села на стул и открыла рот, чтобы ответить ему.
— Благодарю вас, майор, за ваш добрый прием и за ваши любезные комплименты, — сказала я, подделываясь под развязный тон моего хозяина, насколько это было прилично с моей стороны. — Вы высказали свое признание, могу я высказать мое?
Майор Фитц-Дэвид взял опять мою руку и подвинул свой стул так близко к моему, как только было возможно. Я бросила на него строгий взгляд и попробовала освободить руку. Он не выпустил ее и объяснил мне причину.
— Я сейчас услышал в первый раз ваш голос, — сказал он. — Я нахожусь теперь под обаянием прелести вашего голоса. Дорогая миссис Вудвил, будьте снисходительны к старику, находящемуся под обаянием вашего голоса. Не лишайте меня моих невинных наслаждений. Дайте мне подержать — я желал бы иметь право сказать: отдайте мне — эту прелестную руку. Я такой поклонник красивых рук! Я могу слушать гораздо внимательнее, держа в руке красивую руку. Другие женщины снисходительны к моим слабостям. Будьте снисходительны и вы. Будете? Так что же вы хотели сказать?
— Я хотела сказать, майор, что меня очень обрадовал ваш добрый прием, потому что я приехала к вам с большой просьбой.
Говоря это, я сознавала, что подхожу к цели своего посещения слишком поспешно. Но восхищение майора возрастало с такой ужасающей быстротой, что я чувствовала необходимость положить ему
