обещанием не открывать ее никому. Теперь вы знаете мое положение относительно Юстаса, любезнейшая миссис Вудвил.
— Вы продолжаете называть меня миссис Вудвил, — сказала я.
— Ваш муж желает, чтобы я называл вас так. Он принял имя Вудвила, не решаясь сказать свое собственное, когда вошел в первый раз в дом вашего дядюшки, и теперь не хочет признавать никакого другого. Спорить с ним бесполезно. Вы должны сделать то, что делаем мы, вы должны уступить безрассудному человеку. Лучший из людей во всех Других отношениях, в этом единственном случае он упрям и капризен до крайности. Если вы желаете знать, что я думаю о его поступках, я скажу вам, что, по моему мнению, он был неправ, женившись на вас под чужим именем. Сделав вас своей женой, он доверил вам свое счастье и свою честь. Почему было ему не доверить вам и историю своих несчастий? Его мать вполне разделяет мое мнение на этот счет. Вы не должны ставить ей в вину, что она не открыла вам истины после вашей свадьбы. Теперь уже поздно. До свадьбы она всеми силами старалась заставить сына поступить с вами справедливо и сделала для этого все, что могла сделать, не выдавая тайны, которую, как добрая мать, она должна была уважать. Я могу теперь сказать вам, не компрометируя никого, что она отказалась дать согласие на ваш брак единственно потому, что Юстас не хотел последовать ее совету и открыть вам свое настоящее положение. Я, со своей стороны, содействовал ей, сколько мог. Когда Юстас написал мне, что сделал предложение племяннице моего доброго друга доктора Старкуэзера и что сослался на мою рекомендацию, я ответил ему, что не приму никакого участия в этом деле, если он не откроет своей невесте всей истины о себе. Он отказался послушаться меня, как отказался послушаться своей матери, и напомнил мне о моем обещании хранить его тайну. Когда Старкуэзер обратился ко мне с расспросами о нем, мне оставалось только или принять участие в обмане, который был противен моим убеждениям, или ответить так кратко и сдержанно, чтобы сразу прервать переписку. Я выбрал последнее и боюсь, что я оскорбил моего доброго старого друга. Вы теперь понимаете мое положение. К довершению его затруднительности, Юстас пришел сегодня ко мне и предупредил меня, чтобы я был настороже на случай, если вы обратитесь ко мне с тем самым вопросом, который вы мне задали. Он рассказал мне, что, вследствие несчастного стечения обстоятельств, вы случайно встретились с его матерью. Он объявил, что приехал в Лондон только для того, чтобы переговорить со мной об этом важном деле. «Я знаю, как вы слабы в тех случаях, где замешаны женщины, — сказал он. — Валерия слышала, что вы мой старый друг. Она не преминет написать вам. Она, может быть, даже решится посетить вас. Возобновите ваше обещание сохранить в тайне великое несчастье моей жизни, подкрепите его вашим честным словом и клятвой». Таковы его собственные слова, насколько я запомнил их. Я попробовал обратить дело в шутку. Я посмеялся над театральностью, с которой он требовал возобновления моего обещания. Напрасно! Он не хотел отстать от меня. Он напомнил мне, бедный малый, о своих прошлых незаслуженных страданиях. Кончилось тем, что он расплакался. Вы любите его, я тоже люблю его. Вы не удивитесь, что я уступил ему. Вследствие этого я теперь связан самым торжественным обещанием, какое только может дать человек, не говорить вам ничего. Дорогая моя, я искренне сочувствую вам в этом случае, я был бы очень рад, если бы мог избавить вас от вашего беспокойства, но что я могу сделать?
Он остановился и с серьезным вниманием ждал моего ответа.
Я выслушала его с начала до конца, не прервав его ни одним словом. Странная перемена в его обращении и в его манере выражаться, когда он говорил о Юстасе, встревожила меня сильнее, чем что- либо другое. Как ужасна, подумала я, должна быть скрываемая история, если даже легкомысленный майор Фитц-Дэвид, говоря о ней, делается серьезным и грустным, не улыбается, не говорит мне комплиментов, не слушает пения наверху. Сердце мое замерло при этом ужасном заключении. В первый раз с тех пор, как я пришла к майору, я почувствовала, что истощила все свои ресурсы. Я не знала, что сказать или что сделать.
Однако я продолжала сидеть. Никогда моя решимость открыть то, что муж скрывал от меня, не была так сильна, как в эту минуту. Я не могу объяснить причину такой странной непоследовательности, я могу только передавать факты.
Пение наверху продолжалось. Майор Фитц-Дэвид молча ждал моего ответа.
Прежде чем я решила, что сказать или что сделать, случилось другое событие в доме. Стук в дверь возвестил о другом посещении. На этот раз в зале не слышно было шума женского платья. На этот раз вошел только старый слуга с великолепным букетом в руке. «Леди Кларинда приказала кланяться и напомнить майору о его обещании». Еще женщина! И притом титулованная! Знатная дама, посылающая цветы и не считающая даже нужным скрыть свое имя! Майор, извинившись передо мной, написал несколько строк и приказал отдать их посланному. Когда дверь затворилась опять, он выбрал один из лучших цветков в букете.
— Могу я спросить, — сказал он, любезно предлагая мне цветок, — понимаете ли вы теперь щекотливое положение, в которое я поставлен относительно вашего мужа и относительно вас?
Небольшой перерыв, происшедший вследствие появления букета, дал мне возможность собраться с мыслями и овладеть собой. Я была теперь в состоянии сказать майору, что его благоразумное и учтивое объяснение не пропало даром.
— Благодарю вас от души, майор, — сказала я. — Вы убедили меня, что я не должна просить вас нарушить ради меня обещание, данное вами моему мужу, священное обещание, которое и я обязана уважать. Я вполне понимаю это.
Майор испустил глубокий вздох облегчения и потрепал меня по плечу с радостным одобрением.
— Удивительно сказано! — воскликнул он, мгновенно перейдя опять к своему прежнему обращению со мной. — Вы обладаете даром симпатии, друг мой, вы вполне поняли мое положение. Знаете ли, вы напоминаете мне мою обворожительную леди Кларинду. Она также обладает даром симпатии, она также вполне понимает мое положение. Как бы мне хотелось представить вас друг другу, — прибавил он восторженно, погрузив свой длинный кос в цветы леди Кларинды.
Я еще не достигла своей цели, и, будучи, как вы вероятно уже заметили, самой настойчивой женщиной в мире, я не хотела отказаться от надежды на успех.
— Я буду очень рада познакомиться с леди Клариндой, — сказала я. — До тех же пор…
— Я устрою маленький обед! — воскликнул восторженно майор. — Вы, я и леди Кларинда. Наша примадонна придет вечером и будет петь нам. Не составить ли нам теперь же меню обеда. Какой осенний суп предпочитаете вы, мой милый друг?
— Но сейчас, — настойчиво сказала я, — мы вернемся к тому, что я только что хотела сказать.
Улыбка майора исчезла, рука майора выпустила перо, которое должно было увековечить название моего любимого осеннего супа.
— Разве это необходимо? — спросил он жалобно.
— Только на одну минуту.
— Вы напоминаете мне, — сказал он грустно, — другого моего обворожительного друга. Француженку, мадам Мирлифлор. Вы особа необычайно настойчивая. Мадам Мирлифлор тоже особа необычайно настойчивая. Она теперь в Лондоне. Не пригласить ли нам и ее на наш маленький обед? — Майор просветлел при этой мысли и взялся опять за перо. — Скажите же мне, какой ваш любимый осенний суп?
— Извините меня, — возразила я, — мы говорили сейчас…
— О, Боже мой, Боже мой! — воскликнул майор с отчаянием. — Вы настаиваете, чтобы мы вернулись к нашему прежнему разговору?
— Да.
Майор положил опять перо на стол и с сожалением оставил мысль о мадам Мирлифлор и об осеннем супе.
— Итак, — произнес он с поклоном и с покорной улыбкой, — вы намеревались сказать…
— Я намеревалась сказать, что ваше обещание обязывает вас только не рассказывать тайны, которую муж скрывает от меня. Но вы не обещали не отвечать мне, если я задам вам несколько вопросов.
Майор поднял руку в знак предостережения и бросил на меня лукавый взгляд.
— Остановитесь! Милый друг мой, остановитесь! Я знаю, к чему будут клониться ваши вопросы и каков будет результат, если я начну отвечать на них. Ваш муж напомнил мне сегодня, что я мягок, как воск,
