комнаты.
После полудня приехал доктор Джером.
Знаменитый врач вошел в спальню в то самое время, когда с больной сделался новый припадок рвоты. Он глядел на нее долго и молча, потом обратился ко мне и сказал, что желает остаться наедине с мистером Голлом. «Мы позвоним, когда вы будете нужны нам», — прибавил он.
Прошло долгое время, прежде чем они позвонили мне. Пока я ждала, они послали кучера в Эдинбург с запиской к слуге доктора Джерома, предупреждавшего, что он не вернется к своим городским пациентам еще несколько часов. Некоторые из нас сочли это дурным знаком для миссис Макаллан. Другие же думали, что это значит, что доктора надеются спасти ее, но полагают, что должны будут провести с ней для этого долгое время.
Наконец позвали меня. Когда я вошла в спальню, доктор Джером ушел поговорить с мистером Макалланом, оставив со мной мистера Голла. С этих пор до конца жизни бедной миссис Макаллан я не оставалась с ней ни на минуту одна. Тот или другой из докторов был постоянно в ее комнате. Обедать они ходили также поочередно. Это не удивило бы меня, если бы они давали больной лекарства. Но они не давали ей больше никаких лекарств. Их единственным делом возле нее было, по-видимому, стеречь ее. Я считала это своим делом, и поведение докторов очень удивило меня.
Когда в спальне зажгли лампу, я увидела, что конец близок. За исключением судорог в ногах, тревоживших ее время от времени, страдания больной, по-видимому, уменьшились. Но глаза ее ввалились, тело было холодно и влажно, губы посинели. Ничто теперь не возбуждало ее внимания, кроме, впрочем, последней попытки мужа повидаться с ней. Он вошел вслед за доктором Джеромом с видом человека, пораженного ужасом. Она не могла уже говорить, но, увидев его, тотчас дала понять слабыми знаками и звуками, что желает, чтобы он ушел. Он был так огорчен, что мистер Голл должен был помочь ему выйти из комнаты. Никому другому не позволяли входить к больной. Мистер Декстер и миссис Болл спрашивали о ней за дверью, но их не приглашали войти. Доктора сидели по обе стороны постели; молча глядя на больную, молча ожидая ее кончины.
Около восьми часов у нее отнялись руки и ноги, немного позже она впала в забытье. Ее тяжелое дыхание мало-помалу становилось все слабее и слабее. Около половины десятого доктор Джером приказал мне поднести к постели лампу. Он взглянул на нее, приложил руку к ее сердцу и сказал мне: «Вы можете уйти. Она скончалась». Затем он обратился к мистеру Голлу: «Потрудитесь спросить, может ли мистер Макаллан принять нас». Я отворила дверь перед мистером Голлом и вышла вслед за ним. Доктор Джером кликнул меня и приказал мне подать ему ключ от двери. Я, конечно, исполнила его приказание, хотя оно очень удивило меня. Сойдя вниз в людскую, я заметила, что и там все чувствовали, что в доме что-то неладно. Мы все были в тревоге, сами не зная почему.
Немного позже оба доктора ушли. Мистер Макаллан объявил, что он не в силах принять их выслушать то, что они хотели сказать ему. Вследствие этого они имели тайный разговор с мистером Декстером, как с его старым другом и единственным джентльменом, гостившим в доме.
Прежде чем лечь в постель, я пошла наверх, чтобы убрать тело покойницы. Дверь из ее спальни в коридор была заперта, так же как и дверь из спальни мистера Макаллана. Ключи, как мне сказали, были взяты мистером Голлом. У дверей стояли на страже двое слуг.
Не зная, как мне поступить, я решилась постучаться в дверь к мистеру Декстеру. Из его уст я впервые услышала поразительное известие. Оба доктора отказались дать обыкновенное свидетельство о смерти. На следующее утро предстояло медицинское вскрытие тела».
Этим кончилось показание Кристины Ормзон, сиделки.
Как ни мало была я знакома с судопроизводством, но я поняла, с какой целью до сих пор велся допрос свидетельницы. Показав сначала, что муж мой имел два случая дать яд — в первый раз в лекарстве, во второй раз в чае, — обвинитель старался внушить присяжным, что подсудимый воспользовался этими случаями, чтобы освободиться от безобразной и ревнивой жены, выводившей его из терпения своим несносным характером.
Задавшись этой целью, лорд-адвокат выпытал у свидетельницы все, что ему было нужно. После него встал декан факультета и попытался повторным допросом свидетельницы выказать лучшую сторону характера покойной, чтобы показать присяжным, что она вовсе не была женщиной, которая могла довести своего мужа до отчаяния. Если бы эта попытка удалась защитнику, какой побудительной причиной можно было бы объяснить преступление, в котором обвиняли подсудимого?
Вопросы этого искусного юриста заставили сиделку представить покойную жену моего мужа в совершенно другом виде. Вот сущность того, что декан факультета выпытал у Кристины Ормзон.
«Я настаиваю на том, что у миссис Макаллан был ужасный характер. Но она имела обыкновение искупать оскорбления, которые наносила во время своих вспышек. Успокоившись, она всегда учтиво извинялась передо мной. Ее обращение в такие минуты было доброжелательно, она говорила и поступала как благовоспитанная леди. Что касается ее наружности, она была некрасива лицом, но очень стройна. Ее руки и ноги, как я слышала, служили однажды моделью для скульптора. У нее был приятный голос, и, говорят, она пела очень хорошо, когда была здорова. Кроме того, по словам ее горничной, она была образцом в умении одеваться для других леди по соседству. Что касается ее чувств к миссис Болл, она, действительно, ревновала мужа к красивой молодой вдове, но в то же время умела сдерживать это чувство. Миссис Болл гостила в доме по желанию самой миссис Макаллан. Миссис Болл, узнав о ее болезни, хотела отложить свое посещение, но миссис Макаллан сама, а не муж ее, решила просить ее приехать в назначенное время, не стесняясь ее болезнью. Миссис Макаллан, несмотря на свой характер, была любима своими друзьями и слугами. Все домашние без исключения плакали, узнав, что она умирает. Что же касается поведения мистера Макаллана во время семейных неприятностей, при которых мне случилось присутствовать, он никогда не выходил из себя и никогда не употреблял грубых выражений: вспышки жены, по-видимому, более огорчали, чем сердили его».
Мораль присяжным: такая ли это была женщина, чтобы довести своего мужа до решения отравить ее? И такой ли это был мужчина, чтобы считать его способным отравить свою жену?
Добившись этого благодетельного впечатления, декан факультета сел, и суд вызвал свидетелей- медиков.
Доктор Джером и мистер Голл утверждали, что симптомы болезни были симптомами отравления мышьяком. После них был вызван медик, производивший вскрытие тела. Он объявил, что вид внутренних органов подтверждал мнение доктора Джерома и доктора Голла, что их пациентка умерла вследствие отравления. Наконец, к довершению этих неотразимых свидетельств, два химика представили мышьяк, найденный в теле в количестве, достаточном для отравления двоих. Ввиду всего этого перекрестный допрос был пустой формальностью. Первый вопрос, возбужденный судом: от отравы ли умерла жена подсудимого? — был решен положительно и несомненно.
Следующие свидетели были вызваны для разъяснения темного и ужасного вопроса: кто отравил ее?
Глава XVII
ВТОРОЙ ВОПРОС: КТО ОТРАВИЛ ЕЕ?
Показаниями докторов и химиков закончилось заседание первого дня.
Свидетельства, которые имела представить обвинительная власть на второй день, ожидались с общим интересом и любопытством. В этот день суду предстояло выслушать отчет о том, что было сделано лицами, официально обязанными исследовать такие случаи подозреваемых преступлений, как случай в Гленинге. Начальник сыскной конторы, лицо, официально назначенное для производства предварительных следствий, был первым из свидетелей, вызванных на второй день.
