тому, что она сказала мне, то есть что мышьяк нужен садовнику и кухарке.
Я утверждаю, что, за исключением случайных недоразумений и неприятностей, мы жили с женой дружно. Если я и не был вполне счастлив в своей супружеской жизни, то, как муж и джентльмен, я считал своим долгом скрывать это от жены. Ее преждевременная смерть не только поразила и огорчила меня, но пробудила во мне мучительное подозрение, что, при всем моем старании, я не был с ней так добр, как бы следовало.
Я объявляю торжественно, что мне неизвестно, как она приняла мышьяк, оказавшийся в ее теле. Я не виновен даже в помышлении причинить какое-нибудь зло этой несчастной женщине. Я дал ей успокоительное лекарство в таком виде, как оно было в склянке. После того подал ей чай в чашке в таком виде, как принял его от служанки. Я не видал мышьяка после того, как отдал его жене. Я не знаю, что она сделала с ним и где она хранила его. Бог свидетель, что я невинен в ужасном преступлении, в котором меня подозревают».
Чтением этих искренних и трогательных слов закончилось заседание второго дня.
Признаюсь, то, что я прочла до сих пор, произвело на меня подавляющее впечатление. Энергия моя ослабела, надежды померкли. Все показания в конце второго дня свидетельствовали против моего несчастного мужа. Хотя я женщина, хотя я была пристрастна, я ясно видела это.
Безжалостный лорд-адвокат (признаюсь, я ненавидела его), доказал: 1) что муж мой покупал мышьяк; 2) что цель покупки, объявленная им москательщикам, не была настоящей целью; 3) что он имел два случая дать тайно яд жене.
С другой стороны, что было доказано деканом факультета? До сих пор ничего. Объяснения, данные подсудимым в его показании, были ничем не доказанными объяснениями, как справедливо заметил лорд- адвокат. Предположение защиты, что жена подсудимого употребляла мышьяк для улучшения цвета лица, было также предположением, не подтвержденным ни малейшим доказательством.
Чтение отчета принесло мне только то утешение, что познакомило меня с двумя друзьями моего мужа, на симпатию которых я могла рассчитывать. Безногий мистер Декстер в особенности показал себя преданным союзником моего мужа, меня глубоко тронула его попытка отстоять бумаги мужа от злодеев, овладевших ими, и я решила, что первым человеком, кому я поверю свои надежды и стремления, будет мистер Декстер. Если же он затруднится дать мне совет, я обращусь к мистеру Плеймору, другому доброму другу моего мужа, к человеку, официально протестовавшему против захвата его бумаг.
Подкрепленная этим решением, я перевернула страницу и начала читать о третьем дне судопроизводства.
Глава XVIII
ТРЕТИЙ ВОПРОС: ЧТО ПОБУДИЛО ЕГО К ТОМУ?
Первый вопрос (от отравы ли умерла жена подсудимого?) был решен положительно. Второй вопрос (кто отравил ее?), по-видимому, был также решен. Осталось решить только третий, и последний, вопрос: что побудило его к тому? Первые свидетели, вызванные по поводу этого вопроса, были родные и друзья покойной.
Леди Брайдуэн, вдова контр-адмирала сэра Джорджа Брайдуэна, опрошенная лордом Дрю (коронным обвинителем, также как и лорд-адвокатом), показала следующее:
«Покойная миссис Макаллан была моя племянница, единственная дочь моей покойной сестры. После смерти матери она жила у меня. Я противилась ее браку, имея на то причины, в которых другие ее друзья видели одно воображение и сентиментальность. Мне очень тяжело говорить об этом публично, но, если это нужно для целей правосудия, я готова покориться.
Подсудимый в то время, о котором я говорю, гостил в моем доме. Однажды во время верховой езды он случайно повредил себе ногу, и так как эта нога была уже ранена прежде во время его службы в индийской армии, то ушиб имел серьезные последствия. Он принужден был провести несколько недель в полулежачем положении на диване. Дамы, гостившие в моем доме, решили ходить к нему поочередно, чтобы чтением и разговорами сокращать для него тяжелое время болезни. Моя племянница была самой усердной из этих добровольных сиделок. Она играла очень хорошо на фортепьяно, а больной, к несчастью, был любителем музыки.
Последствия этих невинных свиданий были прискорбны для моей племянницы. Она страстно влюбилась в мистера Юстаса Макаллана, не пробудив в нем взаимной любви.
Я всеми силами старалась вмешаться, пока вмешательство еще могло быть полезно, но племянница, к несчастью, не хотела довериться мне. Она упорно отрицала, что ее чувство к мистеру Макаллану было сильнее простого дружеского участия. Вследствие этого я не могла удалить ее от него, не рискуя повредить ее репутации. Мой муж был еще жив в то время, и единственное, что я могла сделать, было то, что я сделала. Я поручила ему объясниться тайно с мистером Макалланом и попросить его, обратившись к его чести, вывести нас из затруднения, не компрометируя нашу племянницу.
Мистер Макаллан поступил превосходно. Он все еще не мог ходить, но через два дня после беседы с моим мужем он покинул нас и объяснил свой отъезд таким предлогом, что не возбудил никаких подозрений. Но это не принесло пользы. Беда была уже непоправима. Моя племянница начала хворать, и ни медицинская помощь, ни перемена климата и обстановки не помогали ей. Некоторое время спустя, когда мистер Макаллан уже выздоровел, я случайно открыла, что она вела с ним при содействии своей горничной тайную переписку. Его письма, надо отдать ему справедливость, были очень осторожны и сдержанны. Тем не менее я сочла своей обязанностью прекратить переписку.
Мое вмешательство — могла ли я не вмешаться? — довело положение дел до кризиса. Однажды во время завтрака оказалось, что племянница моя исчезла из дома. На следующий день мы узнали, что несчастная отправилась на лондонскую квартиру мистера Макаллана и что несколько человек из его холостых друзей видели ее спрятанной в его спальне.
Мистер Макаллан был совершенно неповинен в этом несчастье. Услышав шаги и желая спасти ее репутацию, он успел только довести ее до соседней комнаты, которая была его спальней. Этот случай дал, конечно, повод к разным сплетням и был перетолкован в самую дурную сторону. Мой муж имел опять секретное объяснение с мистером Макалланом, и мистер Макаллан поступил как истинный джентльмен. Он объявил, что моя племянница была у него как его невеста. Две недели спустя он положил конец сплетням единственным способом, которым можно было это сделать, — он женился на ней.
Я одна противилась этому браку, считая его роковой ошибкой, чем он и оказался впоследствии.
Мистер Макаллан не только не чувствовал к моей племяннице ни малейшей любви, он сам в то время был жертвой несчастной привязанности к женщине, помолвленной с другим. Я знаю, что он из сожаления к своей невесте отвергал это и что из сожаления же он притворялся влюбленным в мою племянницу, когда был ее женихом, но его безнадежная привязанность к другой была фактом, известным его друзьям. Следует прибавить, что ее брак предшествовал его браку. Он женился, когда женщина, которую он действительно любил, была потеряна для него безвозвратно, когда у него не осталось в жизни никаких надежд и стремлений.
В заключение я могу прибавить, что для моей племянницы этот брак был величайшим несчастьем, какое только могло случиться с ней в жизни. Я уверена, что никогда два более несходных существа, чем подсудимый и его покойная жена, не соединялись узами брака».
Показания этой свидетельницы произвели сильное впечатление на публику и имели заметное влияние на мнение присяжных. Перекрестный допрос заставил леди Брайдуэн смягчить некоторые из ее показаний и сознаться, что безнадежная привязанность подсудимого к другой женщине была известна ей только по слухам. Но рассказанные ею факты остались неопровергнутыми, и вследствие этих фактов преступление, в котором обвинялся подсудимый, стало казаться вероятным, чего до сих пор не было.
