С таким человеком, как Мизериус Декстер, и с такой целью, какую я имела в виду, неполная откровенность была невозможна. Я должна была или доверить ему все свои интересы без всякой утайки, или совсем отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом от разговора, для которого я приехала к нему. Между этими двумя крайними путями не было среднего. Я решилась и начала смелым и откровенным разъяснением собственного положения.
— Вы почти ничего не знаете обо мне, мистер Декстер, — сказала я. — Вы, кажется, даже не подозреваете, что я и муж мой не живем больше вместе.
— Нельзя ли не упоминать о вашем муже? — сказал он холодно, не поднимая глаз от вышивания, не прерывая работы.
— Никак нельзя. Я не могу объясниться, не упоминая о муже.
Он наклонил голову с покорным вздохом.
— Итак, муж ваш и вы не живете больше вместе, — повторил он. — Значит ли это, что Юстас покинул вас?
— Да, он покинул меня и уехал за границу.
— Без необходимости?
— Без всякой необходимости.
— И не сказал, когда вернется к вам?
— Если он не переменит своего решения, он никогда не вернется ко мне.
Мой собеседник взглянул на меня с выражением внезапного интереса.
— Так вот как серьезна ваша ссора, — сказал он. — По взаимному соглашению вы оба возвратили себе свободу, прекрасная миссис Валерия?
Тон, которым он задал этот вопрос, не понравился мне. Взгляд, которым он смотрел на меня, напомнил мне, что я одна с ним и что он может воспользоваться этим. Я дала ему понять — более тоном, чем словами, — что он обязан был относиться ко мне почтительно.
— Вы в полнейшем заблуждении, — сказала я. — Между нами нет никакой ссоры, даже никакого недоразумения. Наша разлука причиняет нам обоим сильное страдание, мистер Декстер.
Он принял мой выговор с иронической покорностью.
— Я весь внимание, — сказал он, принявшись опять за вышивание. — Продолжайте, пожалуйста, я не прерву вас больше.
Я приняла его приглашение и рассказала ему всю правду о моем разрыве с мужем, стараясь представить поступок Юстаса с самой лучшей стороны. Мизериус Декстер опустил свою работу на колени и засмеялся тихим, злорадным смехом, возмутившим меня до глубины души.
— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала я резко.
Его прекрасные голубые глаза устремились на меня с невинным изумлением.
— Вы не видите ничего смешного в таком проявлении человеческой глупости! — воскликнул он. Затем лицо его внезапно омрачилось и приняло какое-то странное, суровое выражение. — Я нахожу только одно объяснение тому, что вы относитесь к этому так серьезно. Вы привязаны к своему мужу, миссис Валерия.
— Вы употребили слишком слабое выражение, мистер Декстер. Я люблю мужа.
Мизериус Декстер погладил свою великолепную бороду и повторил презрительным тоном:
— Вы любите мужа. А знаете вы, за что вы его любите?
— Я люблю его потому, что не могу не любить его, — ответила я сердито.
Он улыбнулся саркастически и принялся опять за свое вышивание.
— Любопытное явление, — сказал он как бы про себя. — Первая жена Юстаса тоже любила его. Есть мужчины, которых любят женщины, и есть мужчины, на которых ни одна женщина не хочет обратить внимания. Это странное явление нельзя объяснить никакой видимой причиной. Один мужчина может быть так же хорош, как и другой, один мужчина так же любезен, так же умен. Но для первого женщины готовы пройти огонь и воду, а для второго не хотят даже повернуть голову, чтобы взглянуть на него. Почему? Женщины сами этого не знают, как созналась сейчас миссис Валерия. Не происходит ли это от какой-нибудь физической причины? Не обладает ли первый какой-нибудь магнетической силой, которой нет у второго? Я исследую это в свободное время.
Удовольствовавшись на время таким решением вопроса, он обратился опять ко мне.
— Я все еще в неведении насчет вас и ваших намерений, — сказал он. — Я все еще не понимаю, что побуждает вас исследовать страшную трагедию, совершившуюся в Гленинге. Умная миссис Валерия, возьмите меня за руку и выведите меня на свет. Ведь вы не сердитесь на меня, не правда ли? Помиримтесь, и я подарю вам эту красивую полоску, когда вышью ее. Вспомните, что я только несчастный, одинокий калека со странным складом ума. Простите меня, побалуйте меня, выведите меня на свет.
Он говорил опять своим детским тоном, он улыбался опять своей невинной улыбкой, вызывавшей складки и морщины у внешних углов его глаз. Мне показалось, что я была слишком сурова с ним, и я решилась быть впредь снисходительнее.
— Позвольте мне, мистер Декстер, вернуться на минуту к прежним временам в Гленинг. Вы, как и я, считаете Юстаса невиновным в преступлении, в котором его обвиняли. Я узнала это из вашего показания на суде.
Он оставил свою работу и взглянул на меня с серьезным, строгим вниманием, придавшим его лицу совсем новое выражение.
— Таково наше мнение, — продолжала я. — К несчастью, оно не было мнением присяжных. Их вердикт, как вы помните, был: «не доказано». Это значит, что они не решились высказать положительно и публично, что мой муж невиновен. Права я?
Вместо ответа он внезапно бросил свою работу и придвинул свое кресло к моему так близко, как только было возможно.
— Кто объяснил вам это? — спросил он.
— Я узнала это из судебного отчета.
До сих пор лицо его выражало напряженное внимание и ничего более. Теперь мне показалось, что оно впервые омрачилось возникающим подозрением.
— Женщины не любят утруждать свой ум сухими юридическими вопросами, — сказал он. — Миссис Макаллан-вторая должна иметь очень важное побуждение для изучения законов.
— Да, мистер Декстер, я имею очень важное побуждение. Мой муж, его мать и все его друзья, насколько мне известно, покорились шотландскому вердикту.
— Дальше.
— Я не согласна в этом отношении с моим мужем, с его матерью и с его друзьями. Я не хочу покориться шотландскому вердикту.
Лишь только я произнесла эти слова, как мне пришлось усомниться, была ли я права, отвергая мысль о его безумии. Он внезапно вытянулся на своем кресле, положил руки на мои плечи и, приблизив свое лицо к моему, устремил на меня свирепый, испытующий взгляд.
— Что вы хотите сказать? — крикнул он во всю мощь своего сильного, звучного голоса.
Смертельный страх овладел мной, но я употребила все силы, чтобы скрыть это. Взглядом и словами я показала ему так твердо, как только могла, что его обращение со мной оскорбляло меня.
— Снимите ваши руки, сэр, и отодвиньтесь на приличное расстояние, — сказала я.
Он повиновался машинально. Он извинился машинально. Он был, по-видимому, занят исключительно моим признанием о том, что я не хочу покориться шотландскому вердикту, и старался объяснить смысл этих слов.
— Простите меня, — сказал он. — Я смиренно прошу у вас прощения. Наш разговор волнует меня, страшит меня, сводит с ума. Если бы вы знали, как мне трудно владеть собой! Не обращайте внимания на меня. Не обижайтесь, не пугайтесь. Мне так стыдно, так больно, что я оскорбил вас. Накажите меня. Возьмите палку и прибейте меня. Привяжите меня к моему креслу. Позовите Ариэль, она сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Милая миссис Валерия, оскорбленная миссис Валерия, я готов вытерпеть какое угодно наказание, чтобы только услышать от вас, что значат ваши слова, что вы не хотите покориться шотландскому вердикту. — Он покорно отодвинул от меня свое кресло. — Достаточно ли далеко я от вас
