Кларинде на обеде у майора под вымышленным именем.
— Я могу назваться миссис Вудвил. Юстас женился на мне под этим именем.
— Вот и прекрасно! — воскликнул он. — Чего бы я не дал, чтобы быть свидетелем вашей встречи с миссис Болл, когда леди Кларинда представит вас друг Другу! Вообразите себе положение! Женщина со страшной тайной, затаенной в глубине ее души, и другая женщина, знающая эту тайну и решившаяся открыть ее во что бы то ни стало. Какая борьба! Какая тема для романа! Я весь дрожу, когда думаю об этом, когда заглядываю в будущее и вижу уличенную Борджиа-Болл. Не пугайтесь! — воскликнул он с диким блеском в глазах. — Мозг начинает опять кипеть в моей голове. Я должен облегчить себя телесным движением. Я должен загасить пламя, иначе я сгорю на месте в моем розовом халате.
Им овладело опять безумие. Я поспешно отошла к двери, чтобы иметь возможность уйти в случае крайности, и оглянулась на него.
Странное создание, получеловек-полукресло, забегало опять по комнате с неистовой скоростью. Но даже таксе движение, по-видимому, показалось ему недостаточным. Спустя минуту он соскочил на пол и принялся скакать, как громадная лягушка, опрокидывая все стулья, встречавшиеся на его пути. Проскакав с одной стороны комнаты на другую, он остановился, посмотрел на опрокинутые стулья и бросился перепрыгивать через них, употребляя руки вместо ног, перекидывая свое безногое тело для сохранения равновесия то назад, то вперед. Поразительное и ужасное зрелище.
— Декстер играет в чехарду! — весело крикнул он, прыгнув с птичьей легкостью на последний из опрокинутых стульев. — Я достаточно подвижен для калеки, миссис Валерия, не правда ли? Разопьем еще бутылку бургундского за победу над миссис Болл!
Я воспользовалась первым предлогом, какой пришел мне в голову, чтобы отделаться от него.
— Вы забыли, — сказала я, — что мне нужно спешить к майору. Если я не предупрежу его немедленно, он может сказать леди Кларинде мое настоящее имя.
Идеи поспешности и движения были теперь идеями, сильно действовавшими на Декстера. Он схватил свисток, висевший на его шее, издал резкий свист и запрыгал на руках в неистовом восторге.
— Ариэль запряжет вам кабриолет, — воскликнул он. — Мчитесь во весь дух к майору. Расставьте сети, не теряя ни минуты. О, что за день! О, какое облегчение — освободиться от моей страшной тайны, разделив ее с вами! Я задыхаюсь от счастья, я подобен духу земли в поэме Шелли. — И он продекламировал величественные строфы из «Освобожденного Прометея». Я вышла из комнаты, не дослушав его. Когда я бросила на него последний взгляд, он стоял на опрокинутом стуле и, подняв глаза к какому-то фантастическому небу, созданному его собственным воображением, извергал свой красноречивый поток слов. Но не успела я выйти из круглой комнаты, как в нем произошла уже новая перемена. Я услышала его громкий крик и шлепанье его ладоней по полу. Он скакал опять через опрокинутые стулья.
В прихожей меня ждала Ариэль.
Подходя к ней, я надевала перчатки. Она остановила меня, взяла мою правую руку и поднесла ее к своему лицу. Не хотела ли она поцеловать ее? Или укусить? Ни того, ни другого. Она обнюхала ее как собака и выпустила с громким смехом.
— Вы не пахнете его духами, — сказала она. — Вы не прикасались к его бороде. Теперь я верю вам. Нужен вам кабриолет?
— Нет, благодарю вас. Я пойду пешком, пока не встречу извозчика.
Уверившись, что я не прикасалась к его бороде, она решилась быть учтивой со мной.
— Послушайте! — воскликнула она своим грубым голосом.
— Что?
— Я рада, что не опрокинула вас в канал. Вот что!
Она хлопнула меня дружески по плечу с такой силой, что я едва не упала, потом, перейдя мгновенно к своей прежней бесчувственности во взгляде и манерах, выпустила меня из дома через переднюю дверь и проводила до калитки. Заперев ее за мной, она захохотала опять. Звезда моя начала всходить наконец. Я сразу попала в милость к Ариэль и к ее хозяину.
Глава XXXI
ЗАЩИТА МИССИС БОЛЛ
Мое продолжительное свидание с Мизериусом Декстером расстроило меня больше, чем я полагала, когда уходила от него. Только спустя несколько часов почувствовала я вполне, как расстроены были мои нервы от всего виденного и слышанного в его доме. Я вздрагивала при всяком шуме, мысли мои были мрачны, я готова была плакать без причины и сердиться без причины. Мне необходимо было полнейшее спокойствие, и благодаря Бенджамену я пользовалась им. Мой добрый старый друг затаил свою тревогу обо мне и воздержался от расспросов. Между нами было безмолвно решено не говорить ничего о моей поездке к Декстеру, которую Бенджамен, конечно, не одобрял, пока спокойствие не восстановит мои силы. В коттедж приезжала миссис Макаллан, приезжал и майор. Первая — чтобы узнать, что произошло между мною и Декстером, второй — чтобы развлечь меня. Бенджамен извинился за меня и избавил меня от труда принимать моих гостей. Мы наняли небольшую коляску и делали длинные прогулки но красивым, все еще зеленым окрестностям города. Дома мы разговаривали о прошлом или играли в триктрак и в домино. Так прошло несколько тихих, спокойных дней, оказавшихся очень полезными для меня. В день обеда майора я чувствовала себя опять самой собою, я была вполне готова к встрече с леди Клариндой и к расспросам о миссис Болл.
Бенджамен глядел с грустью на мое раскрасневшееся лицо на пути к майору Фитц-Дэвиду.
— Я вижу, что вы совсем оправились, друг мой, — сказал он со своей простодушной добротой. — Вам уже надоела наша скучная жизнь.
Мои воспоминания об обеде необычайно смутны. Я помню, что нам было очень весело и что мы держали себя друг с другом так непринужденно, как будто были старыми друзьями. Я помню, что мадам Мирлифлор затмила другую присутствующую даму изяществом своего туалета и своей готовностью воздать честь роскошному обеду, предложенному нам майором. Я помню, что молодая примадонна майора была разряжена более чем когда-либо, что манеры будущей царицы пения поражали своей резкостью и надменностью. Я помню, что сам майор постоянно целовал наши руки, говорил нам любезности, отмечал сходство между нами, постоянно находился «под обаянием» и ни разу не изменил своей роли престарелого донжуана. Я помню, что милый старый Бенджамен был вне себя от смущения, прятался в углы, краснел, когда его вызывали на разговор, смотрел на мадам Мирлифлор боязливо, на леди Кларинду смиренно, на майора покорно, страдал от музыки и в глубине своего честного сердца стремился домой.
Наружность леди Кларинды сохранилась в моей памяти так живо, как будто я видела ее вчера, а разговор, который я имела с ней в конце вечера, я могу повторить почти слово в слово.
Я вижу ее наряд, я слышу ее голос.
Она была одета с той изысканной простотой, которая всегда производит впечатление обратное от предполагаемого. На ней было белое шелковое платье, покрытое простой белой кисеей без всякой отделки. Ее роскошные черные волосы, вопреки моде, были откинуты ото лба наверх и свернуты на затылке в простой узел. Узкая белая ленточка на ее шее была заколота небольшой бриллиантовой брошкой, единственной драгоценностью, которую она надела. Она была, бесспорно, красива, но наружность ее принадлежала к тому резкому, угловатому типу, который встречается так часто между англичанками: нос и подбородок слишком выдающиеся и слишком твердо очерченные, красивые серые глаза, полные ума и достоинства, но лишенные нежности и живости. Ее манеры, в высшей степени учтивые и непритворно дружественные, выражали полнейшую, но не шокирующую самоуверенность, которая в Англии есть, по- видимому, естественное следствие знатности происхождения. Если бы вы произнесли свое мнение о ней судя по наружности, вы сказали бы: вот знатная женщина, вполне свободная от гордости. Но если бы на основании этого мнения вы позволили себе какую-нибудь вольность с ней, она заставила бы вас помнить это до конца вашей жизни.
Мы поладили как нельзя лучше. Я была представлена ей, по предварительному соглашению с майором, как миссис Вудвил. Прежде чем обед кончился, мы обменялись обещанием посетить друг друга.
